мешало ей иметь весьма внушительный вид.
— Явился! Ночная птица! — воскликнула почтенная мадам, как только племянник показался на пороге. — Так рано! Это дурной знак. Сколько ты проиграл?
— Достаточно, чтобы просить вас приглашать меня на обед до Нового года, милая тетушка.
— О! Сумма большая! Тем лучше! Ты подольше останешься у меня. Но в наказание мне очень хочется заставить тебя поститься целый месяц. Яйца, овощи, сливочный сыр и вода с красным вином. Эта здоровая диета освежит твои мысли. Что ты об этом думаешь?
— Я и не такое ел, когда плавал по морям, тетушка, к тому же в утешение я не имел удовольствия при этом видеть вас перед собой за столом.
— Ты не будешь иметь этого удовольствия и сегодня. Я обедаю у твоего брата. А ты, я полагаю, не расположен присутствовать на семейной трапезе?
— Нет. Его жена примет меня холодно, а если я позволю себе опоздать, брат непременно прочтет нравоучение. У милого Адриана страсть к проповедям.
— Он проповедует впустую, потому что ты всегда поступаешь как тебе вздумается. Сегодня я тебя избавлю от его нотаций, но не от своих. Вернусь к чаю, в девять часов. Я жду одного из своих друзей и рассчитываю на тебя — не хочу оставаться с ним наедине.
— Вы думаете, это опасно? — спросил Жак, смеясь.
— Племянник, вы очень дерзки. Тетку, от которой ожидаешь наследства, должно щадить, а ее расположение нельзя заслужить, намекая на возраст.
— Тетушка, вы меня не поняли. Вы-то молоды, но ваш друг может быть старым!
— Старый он или нет, но у него дурной вкус — ему нравится твое общество, и я хочу доставить ему это удовольствие в награду за то, что он меня навещает. Прошу тебя провести вечер с нами. Я позволю тебе курить, а скучать ты не будешь, потому что мой друг — очень любезный человек.
— Кто он?
— Граф де ля Кальпренед. Ты уже видел его у меня и наверняка должен знать его сына, который ведет, как говорят, ужасную жизнь — в этом вы похожи.
— Я знаю его не больше, чем его отца, а отец не говорил со мной и трех раз.
— А дочь… ты, я думаю, заметил…
— Заметил, тетушка, и нахожу ее очаровательной. Так же думает и мой товарищ Дутрлез.
— Кто этот Дутрлез?
— Как! Вы не помните? Я представил его вам, когда приехал в Париж, и вы приглашали его на все свои балы.
— А! Помню… Блондин, довольно хорошо воспитанный… Что это ему вздумалось называться Дутрлезом?
— Это не его вина. Родители оставили ему эту фамилию, не посоветовавшись с ним.
— Прекрасно! Но не об этом речь. Женишься ли ты на прелестной дочери моего друга Кальпренеда?
— Я?! Вы хотите, чтобы я женился на дочери графа де ля Кальпренеда? — воскликнул Жак де Куртомер.
— Я не хочу, чтобы ты на ней женился, — ответила маркиза де Вервен, — я спрашиваю тебя, ты женишься на ней?
— Это одно и то же.
— Совсем нет. Я спрашиваю о твоих чувствах, но не хочу навязывать тебе свои.
— Мои чувства, милая тетушка, говорят мне, что я не создан для брака.
— Прекрасно! Ты еще передумаешь.
— Когда мне исполнится пятьдесят — может быть. Но будет уже поздно.
— Нет, когда у тебя не останется ни франка.
— Тогда тоже будет поздно.
— Совсем нет, потому что я оставлю тебе свое состояние, и ты будешь еще довольно приличной партией. Но поскольку я доживу до глубокой старости, а ты за три года промотаешь то, что у тебя останется, мне хотелось бы знать, что ты станешь делать в ожидании наследства. Заметь: пока я жива, мой прекрасный Жак, я могу дать тебе только стол и квартиру.
— Хоть на чердаке, тетушка, хоть в каморке вашего консьержа.
— Говори серьезно, безумец! Что ты будешь делать?
— Плавать по морям.
— Стало быть, будешь матросом, потому что ты подал в отставку… Я не осуждаю тебя. Твоему брату тоже лучше оставить службу.
— Я стану капитаном коммерческого судна.
— Очень мило! Куртомер займется ловлей трески и сельди!
— Я не первый. Разве не наш предок выкупил фамильные земли на деньги, полученные от продажи яванских пряностей?
— Это не считается. Это было при Франциске Первом. И потом, он открыл бог знает сколько островов.
— Я открою другие.
— Если это твое призвание, то оно очень кстати: Кальпренед хочет предложить тебе нечто подобное.
— Как! Ваш благородный друг интересуется географией? Я думал, он всего лишь управляет своим состоянием — говорят даже, так искусно, что подвергает его большой опасности.
— Молчи! У тебя злой язык. А я скажу вот что: если Арлетт де ля Кальпренед согласится стать твоей женой, я буду за тебя рада.
— А за нее, милая тетушка? Скажите, похож я на человека, который сделает счастливой свою жену? Но я так люблю вас, что, пожалуй, способен поддаться вашим уговорам, вот почему я убегаю.
— Я тебя не удерживаю, негодяй. Но если ты не явишься сегодня вечером, я лишу тебя наследства.
Эта угроза не смутила Жака. Он поцеловал маркизу де Вервен в обе щеки и поторопился ретироваться, как школьник, который боится, что его выбранят. Выйдя на улицу, он почувствовал, что голоден, и хотел было пойти завтракать в один из ресторанов на бульваре. Если бы Куртомер только знал, что в это время Дутрлез угощал в кофейне «Лира» молодого Кальпренеда, он не упустил бы возможность встретиться с другом. Но погода была прекрасной, и после ночи, проведенной в табачном дыму за игорным столом, повесе захотелось подышать воздухом. Это был испытанный способ: ничто не может сравниться с прогулкой, когда надо отвлечься от денежных забот.
Елисейские Поля находились всего в двух шагах. Он мог найти там то, что искал: пищу и душевное равновесие. Жак любил смотреть на изящные экипажи и модных девиц, и это занятие как нельзя лучше подходило ему в его безденежье. Однако зимой смотр дам начинался в два часа, и у него оставалось еще время подкрепиться.
Он вошел в кофейню «Посланники», где летом любил обедать на свежем воздухе, и был приятно удивлен, найдя в нижнем зале людей, которым пришла в голову та же идея. Прекрасная солнечная погода привлекла в кофейню много посетителей, и Куртомер, не искавший уединения, был рад, что пришел сюда. Он заметил несколько знакомых лиц. В одном углу сидели четверо молодых людей из его клуба, в том числе Анатоль Бульруа, который вовсе не нравился Жаку и которого он избегал, хотя каждый вечер встречал за картами. Он обменялся с этими господами весьма холодным поклоном и сел подальше от них.
Принесли страсбургский пирог и шабли, и Жак принялся за еду. Это занятие, однако, не мешало ему рассматривать соседей. Грациозный Анатоль походил на красавцев с модных картинок. Разряженный в пух и прах, в галстуке, завязанном по последней моде, тщательно причесанный, он отличался от господина из хорошего общества только тем, что ему недоставало благородства, которое нельзя купить. Его пробор раздражал Куртомера, привыкшего коротко стричь свои вьющиеся волосы.
— Приглаженный, как аллея в саду, — процедил он сквозь зубы. — По его пробору можно гулять. Этот юноша родился парикмахером. Дутрлез вчера советовал мне жениться на его сестре! Я предпочел бы занять должность супрефекта в Верхних Альпах, чем иметь такого шурина.
