когда собрались, сразу произошла революция). Беда французского представительного органа была в том, что, в отличие от английского, он не опирался на развитое самоуправление на местах - а потому был бессилен действенно влиять на жизнь страны. Неоткуда даже было прозвучать призыву «общественного мнения», что пора бы собраться и обсудить насущные вопросы.
Сначала Ришелье взялся за гугенотов. Задачи извести их со света как таковых он перед собой не ставил: среди протестантов было много преуспевающих промышленников и торговцев, особенно на юге, и вообще их было много. Но нельзя было мириться с тем, что они стремятся жить своей обособленной «республикой» внутри королевства - со своей организацией, своей армией, своими крепостями. В 1621 г. протестантские командиры дошли до того, что, как в недавние годы кровавого раздора, поделили страну на военные округа и стали собирать налоги в свою пользу. Королевская армия осадила главный оплот гугенотов Ла-Рошель (1627 г.) Гарнизон отважно оборонялся, но спасительная помощь из-за моря не пришла - в Англии был убит министр герцог Бекингем, надежный союзник французских протестантов (хотите знать об этом подробнее - перечитайте «Трех мушкетеров». Может быть, там события описаны не совсем так, как было на самом деле, но никогда не лишне доставить себе удовольствие). После взятия города его крепостные стены были срыты. Так же поступили и с другими оплотами гугенотов. Вероисповедные права, гарантированные протестантам Нантским эдиктом, были сохранены, но «гугенотской республике» пришел конец. Как следствие, среди них возросло число равнодушных к вере, и многие дворяне за хорошее материальное вознаграждение стали переходить в католичество.
Теперь предстояло покончить с сепаратистскими устремлениями сеньоров. В борьбе с ними кардинал был жестче, чем по отношению к гугенотам. Губернаторы (наместники), которые пытались вести себя, как удельные князья, отстранялись от должности, а если упорствовали - дело могло окончиться и казнью.
Губернаторы традиционно назначались из представителей местной знати (как когда-то графы), а вот интенданты, которых стал назначать Ришелье, были, как правило, выходцами из третьего сословия. Эти чиновники были наделены невиданными прежде полномочиями. Их полное название - «интенданты суда, полиции и финансов». Они бдительно следили, нет ли на поднадзорной территории умысла против королевской власти: не закупается ли оружие, не набираются ли наемники, не готовится ли захват крепостей. Они были и судьями, и прокурорами: всесторонне контролировали деятельность судов, а по делам, связанным с безопасностью государства, сами выносили приговоры. Следили, чтобы городские магистраты выполняли распоряжения полицейского начальства и чтобы народ был сыт - не возникала бы нехватка продовольствия. Они присматривали и за губернаторами, хотя за теми оставался теперь минимум функций управления.
Политику Ришелье можно даже назвать не просто абсолютистской, а тоталитарной. Король и чиновники всевластны, контроля снизу за ними нет. Житейская мудрость «начальству виднее» - не монопольно наша отечественная. Доподлинные слова самого кардинала: «Сочинители книг послужили бы истинно королю и министрам, если бы не мешались в обсуждение действий правительства ни в хорошую, ни в дурную сторону». Королевская власть по собственному усмотрению могла нарушать ставшие обычаем порядки, вникала не только в дела, но и в мысли подданных. Ришелье считал, что если правительство прислушивается к толкам о его действиях - это крайне для него опасно. Еще он придерживался той точки зрения, что народ должен иметь относительный достаток, но не богатеть - чтобы не думал о себе слишком много.
Был только один орган, с которым приходилось считаться - Парижский парламент (верховный суд). Членство в нем давно уже покупалось, но Генрих IV пошел еще дальше: сделал должности не просто пожизненными, но еще и наследственными (отчего они стали еще дороже - славный король нуждался). Составилась особая судейская аристократия («дворянство мантии»), которая чувствовала себя более независимо, чем военная. Достаточно независимо, чтобы критиковать королевские указы и действия власти.
Ришелье это очень не нравилось, у него возникали с парламентом острые конфликты. Наконец, он устроил так, что на торжественное заседание парламента явился король с блестящей свитой и выступил с длинной речью, больше походившей на нотацию. В ней напоминалось, каким бедам подверглась недавно Франция из-за падения престижа королевской власти, а ведь парламент, стоявший на стороне Лиги, тоже немало способствовал этому. Вот и теперь продолжает он перечить своему государю… В завершение было выдвинуто требование: судебные палаты не должны вникать в вопросы высшего государственного порядка. Если на заседании палаты присутствует король - поступивший закон должен приниматься без обсуждения. «Но есть священный долг, - и я его блюду, - веленья короля не подвергать суду». Эти слова прозвучали в драме великого Корнеля «Сид», и современники хорошо понимали, что подразумевают эти слова.
Знать плела против кардинала Ришелье заговоры, но он был начеку. Его шпионы были вездесущи. Кардинал не гнушался и провокациями: преднамеренно устраивал так, что в ряды злоумышленников вовлекались неудобные ему люди. Каждый провал заканчивался казнями, с плеч летели головы даже принцев. И редко когда чьи-то мольбы о пощаде находили отклик у короля: Людовик XIII был злопамятен, а на добро забывчив и любви и дружбы не знал.
Под страхом смертной казни были запрещены дуэли, бывшие одним из наиболее ярких проявлений внутренней независимости дворянства. А вообще-то мера с практической точки зрения вполне разумная: ежегодно сотни дворян, вместо того, чтобы отдать жизнь за своего короля на поле брани, сходили в могилу, проткнутые шпагой на поединке.
Покончив с внутренними смутами и установив свой порядок, Ришелье стал пристально посматривать по сторонам, подыскивая объекты для захвата. Италия его интересовала мало: за последние века она слишком часто была ареной боевых действий и вследствие этого, а также из-за своей политической раздробленности, сильно сдала в экономическом отношении. Пришли в упадок знаменитые мануфактуры: в независимых или полунезависимых городах верхушка буржуазии, уподобляясь феодальной знати, стала предпочитать землевладение промышленной деятельности.
Поэтому кардинала больше интересовали индустриальные районы в Бельгии и по Рейну. Политически они принадлежали Испании и Германии - державам тоже уже не из числа сильнейших. В этом отношении очень кстати оказалась начавшаяся в 1618 г. Тридцатилетняя война. Изначально это был внутригерманский конфликт между протестантскими и католическими князьями. Однако вскоре она потеряла выраженный религиозный характер - у князей и императора были и чисто земные поводы для выяснения отношений.
Одолев своих гугенотов, Ришелье с чистой совестью стал поддерживать зарубежных протестантов в их борьбе с империей Габсбургов и предельно католической Испанией (в которой тоже правила ветвь Габсбургов).
Сначала, подпитанная французским золотом, в войну вступила лютеранская Швеция под командованием великого короля-полководца Густава Адольфа. А в 1635 г. Франция сама полезла в драку, которая стала принимать характер почти что общеевропейского конфликта.
Политика Ришелье оправдала себя: к Франции перешел Эльзас, после чего Рейн значительной частью своего течения стал ее пограничным рубежом, а у испанской монархии была отобрана юго-западная часть Бельгии - можно не напоминать, насколько это были высокоразвитые промышленные районы (формально приобретения были узаконены уже после Ришелье, по Вестфальскому миру 1648 г.).
В области культуры большая заслуга Ришелье - создание Французской Академии (1635 г.). Сначала это учреждение занималось преимущественно литературными и языковыми вопросами. В результате деятельности Академии французский язык, а соответственно и литературный стиль стали более грамматически формализованными, гладкими, изящными. Но писатели этой эпохи проигрывали своим предшественникам в своеобразии, сочности, народности языка. Их сочинения стали более нивелированными - чего и добивался кардинал от всех сторон жизни нации.
Свобода мысли во Франции, как и повсюду в Европе, была еще очень ограничена. С трудом укладывались в головах учения Коперника о том, что в центре мироздания не Земля, а Солнце, и Галилея - о вращении Земли вокруг своей оси. А подавляющее большинство людей вообще благоразумно оберегало свои головы от таких кощунственных фантазий.
