устанавливали правосудие, истребляли разбойников, осваивали дебри и пустоши, основывали города, строили храмы и крепости, защищали свой народ от нашествий. Военная слава страны всегда была предметом гордости французов, а вклад в нее благородного сословия никто не оспаривал.
А если перейти на бытовой план - крестьяне, как правило, видели во владельце замка не только господина, но и покровителя, а тот чувствовал свою долю ответственности за их благополучие. Помогал в голодные годы, ремонтировал церковь, школу, устраивал мастерские для безработных, способствовал организации сельской милиции и общественных работ, защищал от произвола чиновников и сборщиков податей - и брал на себя многое другое. Он знал своих крестьян и имел обыкновение отвечать на их почтительные приветствия. Идиллию, конечно, вряд ли где можно было наблюдать - но ведь и люди были с сословным сознанием своих прав и обязанностей, знали свое место в этом мире.
Однако абсолютистская власть существенно искажала эту картину взаимоотношений. Львиная доля управления всеми делами была возложена на интендантов и их помощников, сельские дворяне оказались не у дел. Они превращались по преимуществу всего лишь в потребителей плодов крестьянского труда. К тому же господа в массовом порядке стали покидать свои замки: теперь, чтобы получить более-менее видную должность, надо было обязательно находиться при дворе или в Париже. Или хотя бы в крупном городе. В своих усадьбах они бывали только наездами, и смотрелись при этом «как золотой павлин на скотном дворе». Усиливало взаимное отчуждение и то обстоятельство, что феодальные повинности утвердились в те времена, когда сеньоры были главными получателями податей. Теперь же таковым стало государство, и всякий «довесок» к нещадным набегам сборщиков налогов сильно раздражал крестьян.
Правительство, хотя общественное значение дворянства постоянно снижалось, всячески поддерживало его привилегии. Все повинности крестьян в пользу сеньоров сохранялись. Более того: имея теперь мало контактов с подопечным сельским населением, господа начинали смотреть на него не более чем как на источник доходов. Было много случаев, когда владельцы замков подделывали хранящиеся у них старые договорные хартии - чтобы увеличить поборы или захватить часть общинных земель, а власти потворствовали таким проделкам.
Дворяне обретали и новые преимущества. Для того, чтобы получить патент на офицерский чин, претендент должен был доказать наличие у него не менее трех поколений благородных предков. Даже удостоверение учителя фехтования мог получить теперь только дворянин. Подобное же голубокровие проникло во французскую церковь: из 28 высших прелатов - архиепископов и епископов, только пять не были выходцами из старинных знатных родов.
Менялось отношение населения к власти вообще. Хотя к королю оно по-прежнему было достаточно благоговейным, его служители вызывали обратные чувства. Многочисленные налоги для многих становились непосильными, а взимались они беспощадно. Кроме того, процесс их сбора привносил конфликты в сельскую общину: откупщики и их присные имели право назначать сборщиков низшего звена из числа самих крестьян, и получалось, что сосед выжимал последнее из соседа. А иначе не мог, потому что за полноту требуемой суммы отвечал своим имуществом.
Сборщики налогов свирепствовали и в городах, причем повсюду в худшем положении оказывались малоимущие слои населения - большими налоговыми льготами и лазейками пользовались не только дворяне, но и верхушка буржуазии и духовенство. Принцы крови, которые должны были платить 2 млн. 400 тыс., платили меньше 200 тыс. А для простонародья к косвенным налогам на соль и на вино добавился еще и налог на сало. Когда министр Людовика XV Машо попытался ввести справедливое налогообложение - его быстро отправили в отставку.
Власти без колебания сгоняли крестьян на нужные для государства работы и ничего им за это не платили. С другой стороны, всячески подавлялась местная инициатива: чиновники считали, что они лучше всех смогут все организовать. Общественное самоуправление постоянно урезывалось.
При Людовике XV еще больше была ущемлена судейская власть. Местные парламенты были упразднены (их восстановил Людовик XVI), а те строптивые судьи из Парижского парламента, что не пожелали во всем подчиняться королю, были отправлены в ссылку, их наследственные должности объявлены конфискованными.
Изменялась к худшему психология людей: они все в большей степени становились не активными деятелями, а подданными, нуждающимися в приказе, опеке и благодеянии.
Лишенные возможности совместно действовать ради общего блага, сословия все более разобщались и у них складывались довольно неадекватные представления друг о друге. Но дворяне действительно вели себя по-прежнему кичливо, они требовали, чтобы для них были введены особые знаки сословного отличия. Английских путешественников удивляло, с какой наглостью знатные господа проносятся в каретах по узким, не имеющим тротуаров улочкам, давя порою людей. В Лондоне, если бы кто-нибудь из разрезвившихся франтов обдал прохожих грязью, его бы изрядно отдубасили и швырнули в канаву.
Французскому простонародью благородное сословие все явственнее представлялось сборищем кровососов, в котором причина большинства их бед. Кипело внутри и у состоятельной буржуазии, набравшей большую денежную мощь - но не имеющей возможности влиять на положение дел в государстве.
Много нареканий вызывала неумеренная роскошь двора. Его содержание обходилось в десятую часть всех поступлений в государственную казну. Даже заикнуться о том, чтобы как-то зафиксировать эту расходную статью бюджета, было большой смелостью. Двор брал, сколько хотел. На версальских конюшнях содержалось около двух тысяч породистых лошадей, а сами конюшни были подобны хоромам. Список королевских дворцов, уже при Людовике XIV ставший непомерно длинным, все увеличивался.
Утверждали, что на свою дражайшую маркизу де Помпадур Людовик XV потратил 36 млн. золотых. Для наглядного представления: чтобы обеспечить кому-либо из придворных годовую пенсию в 6000 ливров, очень скромную по версальским меркам, надо было поставить налогами на грань разорения 6 больших деревень. Звучало уже: «Король при помощи своих чиновников отнимает хлеб у бедных, чтобы дарить экипажи богатым».
Принцы крови, собиравшие феодальную дань с целых областей, - и это при том, что все они занимали высокие придворные должности и получали огромное жалованье, - тоже, мягко говоря, ни в чем себе не отказывали. Штришок, характеризующий расточительность знати: маршал Ришелье (не путать с бережливым кардиналом) в гневе выбросил за окно кошелек с червонцами, когда его внук вернулся вечером домой, не сумев их потратить.
Крестьяне же постоянно нищали. Их положение образно сравнивали с человеком, идущим через реку вброд - причем вода доходит ему до рта. Чуть оступился - и ситуация просто гибельная. Засуха, град, сильные морозы - все то, что ведет к недороду, заставляло крестьянские семьи испытывать муки голода. Можно было прочитать такие строки смелого публициста: трудолюбивые французские крестьяне могут завидовать положению негров-невольников в колониях - те по крайней мере получают за свою работу гарантированную кормежку.
Особенно тяжко приходилось тем, кто не имел собственной земли или имел ее слишком мало, а потому вынужден был арендовать ее у господина.
Со времен Людовика XIV в среде дворянства появилось стремление иметь свой тесный, отстраненный от придворной суеты мирок. От решения государственных дел была отстранена даже верхушка благородного сословия, свои поместья господа забросили сами - так что множество знатных людей стали видеть свое врожденное предназначение в жизни ради удовольствий.
Нельзя отрицать, что французским аристократам было присуще непревзойденное изящество манер (неспроста же Париж стал в этом отношении эталоном и школой для светской молодежи России, Англии, Германии и прочей Европы), они были прекрасно образованы. Добавьте к этому генетически присущую французам потребность в общении и стремление к веселью - и вы получите аристократические салоны галантного века.
