помощью которых мы дурачим вас, он говорит, что вы, по его мнению, — глупцы. Что ваше мнение не имеет значения и не должно его иметь. Другими словами, он считает, что вами должны управлять люди, не знающие ваших желаний. Более того, им даже нельзя позволять интересоваться вашей волей! По-моему, именно такое правление не является демократическим!
Раздались резкие, воинственные аплодисменты.
— Я полагаю, что за последние тридцать лет демократы расслабились и стали чрезмерно самоуверенными. Они забыли о том, как начиналась демократия в этой стране, когда люди устраивали городские собрания, обсуждали проблемы и принимали решения. Власти находились там, слышали эти идеи и действовали согласно им! Это был демократический процесс!
— И я всегда считал, что демократия должна быть такой. Поэтому, когда я, новичок в политической игре, согласился принять участие в выборах, я имел наивность сказать: я хочу знать мнение людей. Если оно не совпадает с моим, я не заслуживаю должности их губернатора!
Аудитория взорвалась бурными аплодисментами.
— Поэтому я решил сделать то, что делали в прошлом на городских собраниях. Там слушали граждан, говоривших об их нуждах, желаниях, мечтах!
Аплодисменты зазвучали прежде, чем Джеф закончил фразу.
— С этой целью я создал группу из верных мне людей, которые ежедневно звонят одной-двум тысячам избирателей и задают вам вопросы, связанные с моей программой. На следующий день я получаю доклад о том, что думают люди этого штата. Каких действий они ждут от их следующего губернатора! Другими словами, мы используем старый метод городского собрания в сегодняшней политике, затрагивающей жизнь не сотен, а миллионов людей!
Я хочу восстановить демократические методы в калифорнийской политике. Хочу откликаться на нужды, желания, мнения граждан моего штата! И будь я проклят, если я позволю какому-нибудь жалкому политикану остановить меня!
Теперь аплодисменты были оглушающими. На арену полетели бумажные шляпы, листовки с программой, пустые пакеты из-под кукурузы. Люди выражали Джефу свою поддержку. Они вскакивали со своих мест и хлопали. В конце концов все оказались на ногах.
Будучи не в силах добиться тишины, Джеф почти закричал в микрофон:
— Если губернатор этого штата больше не верит в демократический процесс, если ему нет дела до мнения людей, значит, по-моему, он слишком долго занимает эту должность!
Подобная ему администрация, возглавляемая узким кругом так называемых либералов, опустошила нашу казну, сделала налоги невыносимыми, породила хаос в наших школах. Демократы отняли надежду у обыкновенных граждан вроде вас и меня! Однако вы терпите поражение лишь в том случае, если сами допускаете это. Вы еще можете бороться! Поддержите меня в день выборов, и мы сможем снова превратить Калифорнию в Золотой штат!
— Что касается меня, — произнес в заключение Джеф, — я буду продолжать спрашивать у людей их мнение. Буду и впредь читать эти доклады! Каждый день во время этой кампании! И после первого января, когда я стану вашим губернатором!
Публика, казалось, сошла с ума. Джеф стоял гордый и счастливый. Его переполняло ощущение власти, которой он еще никогда не имел. Он повернулся назад, схватил Клер за руку и заставил ее встать рядом с ним.
Слушая оглушительные овации, он думал: «Это не капризное поклонение, которым люди окружают кинозвезд. Это — подлинная любовь». И кое-что еще. Он говорил не для людей. Он говорил за них. Он вызывал у них не симпатию, а любовь. Они не просто хотели его, а нуждались в нем. Актер полностью превратился в политика.
6
Во время выступления Джефа в Селинесе и в течение всего уик-энда, предшествовавшего выборам, Ирвин Коун находился в вашингтонском отеле «Шорхэм».
Доктор мог бы взять с собой в эту поездку Бадди Блэка, обладавшего связями с демократами. Но на этот раз он поехал один. Его встретил знаменитый нью-йоркский юрист Мервин Эплман, который благодаря близости к бывшим президентам-демократам и своему теперешнему положению в политическом мире был способен организовать приватную встречу Доктора с влиятельным лицом из Белого дома.
Они прибыли раздельно в «люкс» Доктора. Первым там появился могущественный юрист. Затем — советник из Белого дома, близкий друг самого Президента и Генерального прокурора.
Формальным поводом для встречи явились дошедшие до Доктора слухи о том, что министерство юстиции расследует деятельность его компании. Естественно, Коун имел право забеспокоиться. Он не считал себя человеком, нарушающим закон, и если он совершил нечто запретное, то хотел как можно быстрее уладить это дело.
Даже самый подозрительный человек не мог бы выступить против такой разведочной встречи.
Трое мужчин мало говорили во время ленча, поскольку к ним постоянно подходил официант, услужливый маленький итальянец, постоянно проверявший, довольны ли всем его клиенты. Но когда ленч завершился, они смогли расслабиться за хорошей сигарой без риска оказаться подслушанными.
Прежде чем прозвучал какой-нибудь вопрос, Роджер Уиттингер, помощник президента, полный молодой человек, посасывавший свою сигару почти что с сексуальным удовлетворением, тихо произнес:
— Я познакомился с вашим делом. В том, что вы слышали, есть большая доля правды.
Доктор не продемонстрировал интереса или тревоги. Он знал, что влиятельные люди используют угрожающий подход как подготовку к торгу. В такие моменты все проблемы велики, все услуги — сложны в осуществлении. Поэтому Коун позволил собеседнику разыграть маленький спектакль.
— Я позволил себе лично сходить в министерство юстиции. Солидное досье!
Уиттингер поднял руку высоко над столом, чтобы показать его толщину. Повернувшись к Эплману, он добавил:
— Когда вы позвонили мне в первый раз, я не имел представления… представления…
Правильно, мысленно произнес Доктор, раздувай это дело, сынок! Вероятно, он понимает, что, уладив эту проблему, мы собираемся начать выпуск акций.
— Похоже, — продолжал Уиттингер, — похоже, поступило несколько жалоб. От клиентов ТКА. А также от одной телекомпании. И от ряда рекламных агентств. Слишком велико желание продавать телепрограммы ТКА. И еще встает вопрос об одновременном владении студией, производстве фильмов, представлении талантов. В министерстве юстиции считают, что это хуже прежней ситуации, когда студии имели собственные кинотеатры. Законники всерьез возмущены. Они намерены начать наступление! Скоро!
Подымив сигарой, Уиттингер произнес:
— Я надеюсь, что мы не слишком опоздали.
Это последнее замечание послужило сигналом для Эплмана, который приступил к изложению просьбы и торгу.
Пожилой юрист подался вперед:
— Какие аспекты этого дела вызывают у министерства особенно сильное недовольство?
— Их несколько, — ответил молодой человек, не желавший ослаблять свою позицию выделением какого-то одного момента.
— Например? — проявил настойчивость Эплман.
— Ну, допустим, приобретение студии, — сказал молодой советник.
Эплман посмотрел на Доктора, который отложил в сторону свою сигару.
— Мы приобрели ее, чтобы выручить банк, который выдал студии займ размером в восемь миллионов долларов для съемки фильма! К несчастью, картина не оправдала возлагавшихся на нее надежд.
— Я слышал, она с треском провалилась, — сказал Уиттингер.
— Да, именно так. Банк попал на восемь миллионов. Залогом служили лишь студия и небольшой
