представительным за всю историю Гильдии. В повестке дня стоял только один вопрос.
Эйб, имевший большой опыт оргработы, знал, что при подготовке важных собраний необходимо предусмотреть все. Он персонально пригласил полудюжину актеров, которые были его близкими друзьями. Попросил их выступить, если зал начнет колебаться. Эйб написал аргументы для каждого, чтобы речи не походили одна на другую.
Поэтому Эйб чувствовал себя гораздо уверенней, чем Джеф. Актер встал, чтобы открыть собрание. Напряжение в толпе было заметным — Джефу с трудом удалось добиться тишины. Когда люди наконец замолчали, он начал читать текст, находившийся в черной папке. Он заранее надел очки, в которых не нуждался. Они придавали ему более солидный, респектабельный вид.
Он создал базу для своего предложения, приведя данные о безработице, усилившейся в последние месяцы. Планируемый объем производства фильмов в Голливуде снизился на четырнадцать процентов по сравнению с предыдущим месяцем и на тридцать семь процентов по сравнению с тем же месяцем прошлого года. Увеличение занятости актеров на ТВ в Нью-Йорке и Чикаго за последние три месяца составило двадцать шесть процентов по сравнению с предшествующими шестью месяцами.
Перед изложением плана ТКА Джеф сделал паузу, снял очки и вытер их. Это было искренним жестом. Собственная речь волновала его не меньше, чем всех собравшихся.
Возможно, его эмоции объяснялись отчасти чувством вины, хотя сейчас это не приходило ему в голову. Он готовился перейти к более обнадеживающей части своего выступления.
— Странно, что сейчас, когда студии сжались от страха, когда другие гильдии ограничиваются заламыванием рук, когда все спешат покинуть этот город, только одна группа выдвинула план нашего спасения. И эта группа — та самая, которая многие годы была для нас объектом недобрых насмешек.
Мы называли их торговцами плотью. Шейлоками, худшими именами. Обвиняли их в том, что они забирают десять процентов денег, зарабатываемых нашими талантами, потом, одержимостью. Что они при этом обходятся без своего таланта и одержимости. Возможно, это правда. Но я должен констатировать — во всяком случае, одно агентство предложило план, обещающий спасти нас от бедствия. Сегодня нам предстоит обсудить план, разработанный одним крупным агентством, а именно — ТКА!
Произнеся эту аббревиатуру, он ощутил волну недоверия, прокатившуюся по залу. Реплики, которые он не мог услышать, вызвали среди собравшихся саркастический смех.
Он потряс колокольчиком и заставил их выслушать весь план, закончив такими словами:
— Ваш исполнительный совет, ваши руководители и президент Гильдии настойчиво рекомендуют вам принять следующее предложение: Гильдия должна наделить «Тэлэнт Корпорейшн оф Америка» правом продюсировать телевизионные программы и выполнять агентские функции, не подвергаясь при этом обвинениям в нарушении закона о столкновении интересов.
Топот, возмущенные голоса позволили Джефу и Эйбу понять, насколько сильна оппозиция. Первая вспышка протеста превзошла ту, которой опасался Джеф. Ему показалось, что он не сможет навести порядок в зале. Наконец, выплеснув свою энергию злости, толпа стихла. Образовались маленькие группы, напоминавшие военные лагеря противника. Джеф открыл прения.
Первым слово получил Эдгар Берри — невысокий, коренастый человек, завоевавший определенную репутацию исполнением характерных ролей. Он был хорошим актером и проявлял политическую активность; его имя неоднократно упоминалось в дни слушаний. Когда он говорил, многие коллеги слушали его внимательно, с уважением, готовностью поддержать любое мнение Берри.
— Мне пришлось изрядно повертеться в прошлом, — начал актер. — Я был членом, — он поднял руки, чтобы загибать пальцы левой кисти с помощью правой, — нью-йоркского профсоюза пекарей, производящих бейгли. — Смех в зале воодушевил его. — Союза скорняков. Продавцов. Актер нуждается в дополнительной работе. Иначе в промежутках между съемками его могут обвинить в тунеядстве!
Раздался еще более громкий смех.
— Также я был членом Гильдии актеров евреев, «АФТРА», «Эквити» и Гильдии киноактеров. При этом я никогда не слышал более опасного предложения, чем прозвучавшее сегодня. Если бы оно прозвучало из уст не Джефа Джефферсона, великолепно проявившего себя в черные дни слушаний, а какого-то другого человека, я бы сказал, что это план преднамеренного уничтожения Гильдии!
Он сел под взрыв аплодисментов, ободривший других актеров — противников плана, которые обычно воздерживались от выступлений.
Испуганный, но сохраняющий внешнюю уверенность и самообладание Джеф узнал следующего оратора. Им была женщина.
Она обладала всем, что вызывает восхищение у мужчин: хорошим бюстом, стройными ногами, точеными чертами лица, золотистыми, длинными, блестящими волосами. Однако ее внутренняя сила и интеллект всегда пугали мужчин. Нуждаясь в их внимании и любви, она заслужила неоправданную репутацию лесбиянки. Она обычно исполняла роли злодеек, психически больных убийц, нацисток из концентрационных лагерей.
Она говорила тихо, но ее голос выдавал присущую ей внутреннюю силу.
— Я почти жалею о том, что пришла сюда сегодня, — начала она. — Я предпочла бы услышать об этом собрании от кого-то. Тогда я могла бы сомневаться в том, что оно действительно имело место.
Делать такое предложение — все равно что просить евреев не оказывать сопротивления казакам. Или просить чехов извиниться перед Гитлером. Теперь я знаю, что означают слова из Библии: «Настанет день, когда агнец ляжет рядом со львом». Но там также сказано, что этого не случится до прихода Мессии. И если ненасытное хитроумное маленькое чудовище, которое зовут Ирвином Коуном, не является Мессией, я скажу, что это предложение родилось на две тысячи лет раньше или позже своего срока. Что касается меня, то, по-моему, раньше!
Она села, но ее наградили такими продолжительными аплодисментами, что, будучи актрисой, она встала и поклонилась залу.
Джеф попытался успокоить людей, пригласив актера, который должен был проявить меньшую враждебность. Имя этого пожилого человека никогда не появлялось в титрах перед названием фильма, однако он все же считался малой звездой.
— У меня большой опыт в таких делах, — произнес он, своим сдержанным голосом быстро восстановив порядок в зале. — В двадцатых годах я участвовал в марше актеров «Эквити». И даже тогда мне не нравились всякие уловки.
Последнее слово заставило Джефа покраснеть. Оно прозвучало, как обвинение в его адрес.
— Что я называю уловками? Я имею в виду «Эквити». Почему не выйти и не назвать эту организацию профсоюзом — тем, чем она является? Точно так же это — профсоюз киноактеров. Не Гильдия. Не закрытый аристократический клуб. Мы — работники. Когда есть работа, нас нанимают и платят нам — поденно или еженедельно. И мы лишь обманываем себя, если думаем, что мы чем-то отличаемся от группы водопроводчиков или каменщиков.
Воинственно настроенная часть зала закивала, соглашаясь с выступающим.
— Поэтому я говорю — давайте действовать как профсоюз. Подумаем о том, что поставлено на карту — рабочие места! Наши семьи не накормишь речами или остротами в адрес Коуна и его кобр. Мы говорим о работе. Будем ли мы иметь здесь через год жизнеспособную индустрию? Или согласимся перебраться в Нью-Йорк и обивать пороги театральных агентств в поисках телевизионных ролей?
— Что касается меня, то прежде чем я покину мой дом и сад с розами, я хочу выслушать, подумать и проголосовать в соответствии с моими интересами.
Хотя он не вызвал аплодисментов, атмосфера и тон собрания изменились. Даже последующие выступления, с большой настороженностью оценивавшие план Доктора, были более сдержанными и вызывали меньше злого смеха.
Когда пожилой человек сел, Джеф дал слово двум «подсадным уткам» Эйба. Они говорили убедительно, спокойно, настаивали на том, что сообщение Джефа заслуживает по меньшей мере непредвзятого, вдумчивого рассмотрения.
Джеф перевел дыхание. Он ощутил прикосновение к его шее холодного, влажного воротника рубашки. Но еще впереди были возражения твердолобых диссидентов, приходивших в ярость при мысли о том, что кто-то узурпирует их власть.
Серьезность ситуации подчеркнул и тот факт, что впервые за весь вечер Эйб Хеллер поднятием
