70
Доктору Шейле Микаэлидис было около сорока. Это была небольшого роста, живая женщина, смуглая, с густыми прямыми черными волосами, в больших квадратных очках. На ней был обтягивающий свитер, кремового цвета блузка и коричневые брюки.
Ее кабинет располагался в задней части величественного викторианского здания из красного кирпича, переоборудованного под медицинский центр. Большое французское окно выходило на аккуратный, ухоженный сад, обнесенный стеной. Комната была просторной и светлой, с высокими потолками, но, словно по контрасту с классическим обликом самого здания, она была оформлена в простом современном стиле. На письменном столе из сосны стояли компьютер и несколько фотографий в рамках, изображавшие двоих хохочущих ребятишек, два удобных дивана с подушками располагались по обеим сторонам от соснового же кофейного столика. Джон, Наоми и детский психолог уселись на один из них.
Интересно, слащавые фото детей на письменном столе – это необходимый элемент дизайна для кабинета врача, мельком подумала Наоми.
Джон рассказывал Шейле Микаэлидис о Люке и Фиби. Наоми время от времени добавляла детали. Разумеется, он ни словом не обмолвился о клинике Детторе, но в подробностях описал случай с осой, странный язык, на котором говорят дети, упомянул мнение Регги Четвинд-Каннингема об их лингвистических способностях и рассказал о радостном возбуждении, которое овладело детьми в субботу в зоопарке. И о том, как были счастливы Люк и Фиби, когда они пошли в зоомагазин и купили им обоим по морской свинке.
Он не стал ничего говорить о своих подозрениях насчет шахмат – прежде всего потому, что еще не рассказывал об этом Наоми.
Когда они закончили, Джону показалось, что нейтральное вначале поведение психолога слегка изменилось. Она по очереди посмотрела на них обоих, и на лице ее явно читался скепсис.
– Вы говорите, они разработали свой собственный язык. Вы сами в это верите?
– Полностью, – ответил Джон.
– То, о чем вы мне рассказываете, совершенно неправдоподобно.
– Однако, – вмешалась Наоми, – если это аутизм или что-то в этом роде…
Доктор Шейла покачала головой:
– Даже если бы один из ваших детей действительно страдал расстройством аутистического спектра и обладал странными математическими способностями, в случае с обоими это невозможно.
– Даже если это однояйцевые близнецы?
– Люк и Фиби не однояйцевые близнецы, – возразила психолог.
– Тогда как вы это объясните? – спросил Джон.
Она чуть склонила голову:
– Вы уверены, что не выдаете желаемое за действительное?
– Что вы имеете в виду? – заметно раздражаясь, спросила Наоми.
Доктор Шейла взглянула на свои ногти.
– Мне кажется, вы очень и очень честолюбивые родители. Я делаю такой вывод из того, как вы рассказываете о своих детях. Вы ученый, доктор Клаэссон, а вы явно очень умная женщина, миссис Клаэссон. У меня такое ощущение, что вы много ожидаете от Люка и Фиби. Я права?
– Я нет, – быстро вставила Наоми.
– Все, чего мы хотим, – это чтобы они были нормальными, – добавил Джон.
– И здоровыми, – подчеркнула Наоми.
Шейла Микаэлидис ковырнула лак на одном ногте.
– Вы потеряли своего первого ребенка, Галлея, когда ему было четыре года. Вы его обожали. Вы уверены, что не ищете в своих близнецах чего-то особенного, чего-то, что поставило бы их впереди? Как некую форму компенсации.
– Это смешно! – взорвалась Наоми. – Просто смешно!
– Абсолютно! – подтвердил Джон. – Послушайте, мы пытаемся лучше понять собственных детей, за этим мы и пришли к вам, а вы нас как будто в чем-то обвиняете.
– Нет, я вас ни в чем не обвиняю. Все, что я хочу сказать, – ваше утверждение, что они говорят наоборот, пропуская при этом каждую четвертую букву, совершенно невероятно! Это невозможно. Таких примеров в науке нет. Вы приписываете своим детям способности, которыми не обладает ни один человек на планете! Только подумайте, какие понадобилось бы производить вычисления, чтобы делать это.
– Тогда какова же ваша версия? – спросил Джон.
– У меня ее нет. Поверьте, я бы очень хотела все это объяснить, но не могу. – Психолог в упор посмотрела на них обоих.
От этого изучающего взгляда Наоми слегка смутилась.
– Почему ученый-лингвист говорит нам одно, а вы – совсем другое?
Шейла Микаэлидис покивала, словно в такт собственным мыслям.
– Вам знакомо понятие
– Да, – сказала Джон. – Мне известно, что это такое.
– Не могли бы вы в двух словах объяснить это вашей супруге?
Джон пожал плечами, словно в нерешительности, потом повернулся к Наоми:
– Ну, упрощенно говоря, это означает, что у человеческого разума есть некий предел. Люди от природы наделены определенным уровнем интеллекта, и существует потолок, выше которого им не подняться. Биологические ограничения. Точно так же, как существуют ограничения и в других аспектах.
Он взглянул на психолога. Она согласно кивнула.
– Например, человек может пробежать расстояние в одну милю за четыре минуты. Мы знаем, что этот рекорд может быть побит на несколько секунд. Но ни один человек на свете никогда не сможет пробежать милю за минуту. Возможно, и за три минуты тоже. – Он почувствовал неловкость, и Наоми тоже.
– То же самое с человеческим ростом, – продолжил Джон. – Он колеблется в известных пределах. Разумеется, есть и исключения, но все равно верхняя граница – это около семи с половиной футов. Предел биологических возможностей. Человек не может быть ростом пятнадцать футов, скажем. – Он снова посмотрел на психолога. – Если я правильно вас понимаю, вы хотите сказать, что язык Фиби и Люка – это то же самое, что миля за минуту? Или человеческое существо ростом пятнадцать футов?
– Именно так.
Джон поймал взгляд Наоми и тут же отвел глаза. До этого момента он в полной мере не осознавал всю исключительность того, что делают Люк и Фиби. И теперь он понял, что не знает, как к этому относиться.
– Как же так вышло, что Четвинд-Каннингем тебе этого не сказал? – спросила Наоми.
Джон еще раз взглянул на нее, потом на Шейлу Микаэлидис, потом снова на Наоми:
– Он сказал. Именно это он и сказал. Я подумал, что он преувеличивает, но теперь я понимаю, что нет.
– То есть наши дети способны производить вычисления, которые вне пределов человеческих возможностей? – спросила Наоми.
– Ну, до сих пор никто на земле такого делать не мог, миссис Клаэссон. – Она с сомнением посмотрела на Наоми. – Полагаю, нашим следующим шагом будет пообщаться с Люком и Фиби. В идеале мне хотелось бы понаблюдать за ними, когда они будут находиться в обществе других детей. В яслях, например.
Наоми покраснела.
– Видите ли… причина – главная причина – по которой мы к вам обратились, – это… – она нашла взгляд Джона, – меня попросили больше не приводить Люка и Фиби в ясли.
Психолог понимающе кивнула:
– Ясно. Но думаю, я могла бы поговорить с воспитательницей и попросить ее сделать для нас
