— А как узнать было, чей жеребенок? Может, чужой забежал!
Осерчала Дунюшка.
— Как узнать? — говорит. — Да тут бы и дурень рассудил, а ты царь! Пусть мой дедушка на своей лошади в одну сторону поедет, а богатый сосед в другую. Куда побежит жеребенок, там и мать его.
Царь-судья удивился:
— А ведь и правда! Как же я-то не рассудил, не догадался?
— Коли бы ты по правде судил, — ответила Дуня, — тебе бы и богатым не быть.
— Ах ты, язва! — сказал царь. — Что далее из тебя выйдет, когда ты большая вырастешь?
— А ты рассуди сперва, чей жеребенок, тогда я и скажу тебе, кем я большая буду!
Царь-судья назначил тут суд на неделе. Пришли на царский двор Дунин дедушка и сосед их богатый. Царь велел вывести их лошадей с телегами. Сел Дунин дедушка в свою телегу, а богатый в свою, и поехали они в разные стороны. Царь и выпустил тогда жеребенка, а жеребенок побежал к своей матери, дедушкиной лошади. Тут и суд весь. Остался жеребенок у дедушки.
А царь-судья спрашивает у Дуни:
— Скажи теперь, кем же ты большая будешь?
— Судьею буду.
Царь засмеялся:
— Зачем тебе судьею быть? Судья-то ведь я! — Тебя чтоб судить!
Дедушка видит — плохо дело, как бы царь-судья не рассерчал. Схватил он внучку да в телегу ее. Погнал он лошадь, а жеребенок рядом бежит.
Царь выпустил им вослед злого пса, чтоб он разорвал и внучку и деда. А Дунин дедушка хоть и стар был, да сноровист и внучку в обиду никому не давал. Пес догнал телегу, кинулся было, а дед его кнутовищем, кнутовищем, а потом взял запасную важку-оглобельку, что в телеге лежала, да оглобелькой его, — пес и свалился.
А дедушка обнял внучку.
— Никому, никому, — говорит, — я тебя не отдам: ни псу, ни царю. Расти большая, умница моя.
Морока
Служил один солдат на службе двадцать пять лет. Службу свою вел честно и верно, а с товарищами любил шутки шутить: скажет чего — незнаемо чего, а на правду похоже, другой-то и верит, пока не опомнится. Солдатская служба хоть и долгой была, да не все время солдат службу несет: и солдату надо себя потешить. Семейства у него нету, об обеде, о ночлеге старшой заботится, отстоял солдат время на часах — и сказки рассказывает. Чего ему!
Такой и этот был, Иван-солдат. Получил он отставку вчистую, пора ему домой к родным идти, а дом его далеко где, и от родных Иван давно отвык.
Вздохнул солдат:
— Эх! — говорит, — вся жизнь, считай, на солдатскую службу ушла: двадцать пять лет отслужил, а царя не видел. Спросит у меня родня в деревне, каков таков царь, а чего я скажу?
Пошел Иван к царю. А в том государстве царем был Агей, и любил Агей сказки слушать. Покуда Агей сказки не послушает, он и весел не бывал. Сам Агей-царь тоже любил сказки и загадки говорить; и любил он, чтобы слушали его, а еще больше любил, чтобы в сказки его верили, а загадки не разгадывали.
Приходит Иван к Агею-царю.
Агей говорит:
— Чего тебе, земляк?
— А лицо ваше царское поглядеть. Я двадцать пять лет прослужил, а вас в лицо не видал.
Царь Агей велел солдату на стул сесть из резного дерева, что против царя стоял.
— Гляди, — говорит. — Посиди, солдат, на стуле, покуда тебя черти не вздули, — а сам смеется.
Ну, Иван сидит на стуле; робеет он перед царским лицом и думает: «Уж не дурной ли царь Агей? Чему так радуется — неужто тому, что черти солдата вздуют!»
— А что, солдат, загану я тебе загадку, — Агей-царь говорит: — Сколько свет велик, как ты думаешь?
Иван с лица сурьезным стал.
— А не дюже велик, государь, ваше царское величество. В двадцать пять часов без малого солнышко кругом всего света обходит.
Царь сказал Ивану:
— И то, солдат. А сколько от земли до неба вышины будет? Много ли, мало?
— Да тоже, государь, не дюже: там стучит — здесь слышно.
Видит царь Агей, правду говорит солдат, да обидно ему, что солдат на ум скорый такой, не скорее ли самого царя будет.
— А теперь скажи, служба: сколько морская глубина глубока?
— А чего глубока! Про то неизвестно. Служил на море мой дед, утонул в воду тому уже сорок лет, и теперь его нет.
Понимает Агей-царь, простою загадкою старого солдата не одолеть. Велел ему денег дать на домашнее обзаведение и за стол его посадил, чай пить.
— Представь мне, служивый, теперь историю, а потом я тебя домой отпущу.
А солдат богатым не бывает, он куда как деньгам обрадовался. Стало Ивану и у царя скучно, и чаю ему не надо.
— Дозволь мне, государь, погулять пойти. Двадцать пять лет я службу служил, дозволь своевольно пожить. А историю я тебе после представлю.
Ушел Иван от царя и пошел в трактир. Сутки солдат гулял, все царские деньги прогулял, остался у него один старый грош. Выпил он вина на последний грош, да своего, видно, не допил, и еще ему захотелось.
— Подавай, — говорит, — еще мне вина и угощенья, купец!
А купец обмана боится, он и спрашивает:
— А у тебя золото либо серебро?
— Золото: серебро солдату носить тяжело.
Дает купец солдату угощенье, а сам садится против него.
— Куда, служба, идешь теперь? — спрашивает. — Родня-то жива иль умершая?
— От царя иду, — солдат говорит, — откуда же! А родня солдату не нужна, ему и так все свойственники. Пей, купец, я тебя угощаю!
Выпил купец с отставным солдатом.
— Я тебе, — говорит, — сбавку сделаю, дешевле возьму.
А солдат Иван ему:
— Сочтемся. Пей еще, купец, угощайся!
Купец к угощенью привык, он сыто живет, а беседу он любит.
— Скажи мне, — говорит, — служивый, быль какую ни есть.
— А какую тебе быль сказать, купец?
— А скажи что хошь: где ты жил, куда по земле ходил…
— А чего я тебе скажу: был я до службы в медведях да в лесу жил — и теперь медведь и тож в лес иду.
Купец услыхал такое и по первости оробел: у него свое ведь заведенье, в заведенье добра-товару много, а от медведя убыток может быть — чего с него спросишь!
— Ну, — говорит купец, — аль правда?
— А нет ли? — отставной говорит. — Погляди-ко, кто мы. Я-то медведь, да и ты-то медведь!
Купец и вовсе обомлел: с кем, дескать, это я торговать стану, в медведях-то будучи!
Поглядел купец на отставного солдата, ощупал себя и видит: солдат-то медведь, да и сам-то он,
