душа болела за меня и ребенка. Когда сынишка простудился – он три ночи не отходил от его кроватки. А в груди настоящего отца, казалось, и вовсе отсутствовало сердце. Я никак не могла понять: как можно жить, зная, что где-то растет твой ребенок…
Каким-то чудом Виктору удалось помочь нам с выделением квартиры. Пусть однокомнатной, на самой окраине города, но мне казалось: уютнее этого дома нет ничего на свете. Как сумасшедшая, я могла убирать квартирку сутки напролет, стараясь, чтобы нигде не было ни пылинки, чтобы наши нехитрые пожитки находились в идеальном порядке.
Потихоньку жизнь наладилась. Сыночек пошел в детский сад, я вернулась на завод, несколько раз в неделю Виктор приходил в гости. Но мне становилось все сложнее и сложнее отвечать на вопросы своего ребенка.
– А почему у всех мальчиков и девочек есть папы, а у меня нет? – вопрошало дитя с таким изумлением в чистых наивных глазенках, что мне приходилось закусывать губу, чтобы не разрыдаться.
– Твой папа умер, солнышко.
– А почему он умер? – не отставал сын.
– Заболел и умер.
А что можно сказать в такой ситуации? Что отца никогда не интересовал собственный ребенок, этот маленький теплый комочек с торчащими за затылочке вихрами, которого невольно хочется защитить от всех невзгод…
– А дядю Витю можно называть папой? – продолжал задавать вопросы мой ребенок.
– Нет, – твердо говорила я. – Дядя Витя просто наш друг. Но он очень любит тебя.
– И тебя, – добавлял маленький экзекутор.
Виктор, и правда, очень нежно ко мне относился. Он делал все что мог, чтобы хоть как-то облегчить мою жизнь. Но у него были жена и дети, и он никогда даже не думал о том, чтобы их оставить. Мне, не скрою, очень хотелось, чтобы у меня, после всех пережитых испытаний, тоже появился муж. Хотя бы потому, что это прекратило бы львиную часть разговоров сплетниц у подъезда. Я бы вышла за Виктора безо всяких колебаний. И при этом прекрасно понимала, почему он никогда мне этого не предложит. У детей должен быть отец. Это самое главное.
Может быть, в Москве наши отношения могли бы продолжаться десятилетиями. Но город N – это не Москва. Подсознательно я всегда ждала скандала, открывая дверь, каждый раз замирала: а вдруг там жена Виктора?
Но все оказалось проще. Не было ни скандалов, ни заседаний парткома, ни нравоучительных лекций. Однажды после ужина Виктор просто сказал:
– Прости, но больше я не приду. Жена все узнала. Я сделал свой выбор. Но ты всегда можешь обратиться ко мне за помощью.
Когда он закрыл дверь, я не смогла сдержать слезы. Почему, ну почему никто из мужчин никогда не делает свой выбор в мою пользу?..»
2
Оказавшись в квартире Артема Сидоренко, Лика Вронская с любопытством огляделась. Помещение меньше всего напоминало дом. Никаких сувениров на полках, фотографий, цветов – пусто, как в гостиничном номере. Если в жизни Артема и возникали женщины, то они вряд ли задерживались надолго в этой квартире. Иначе наверняка появился бы и маленький столик у зеркала в прихожей, на котором так удобно оставить фен, щетку для волос и флакон туалетной воды. А на кухне завелся бы какой-нибудь веселый передничек и рукавичка ему в тон, да и скатерть бы тоже не помешала.
Спальня, гостиная, еще одна комната со спортивным инвентарем, в которой вместо люстры подвешена боксерская груша – все это сияло безупречной чистотой и было абсолютно безлико, а так хотелось понять, что же собой представляет хозяин этой квартиры.
Послонявшись по комнатам и выкурив на лоджии сигаретку, Лика опустилась на диван и задумалась. Сейчас хорошо было бы позвонить маме или отцу, предупредить их, что она исчезнет на пару дней. Но Артем отобрал у нее сотовый телефон, сославшись на то, что по нему можно без особых проблем установить местонахождение владельца. И строго-настрого запретил подходить к городскому аппарату, иначе ее вычислят очень быстро.
Стрелки часов заснули на циферблате. Дожидаясь поехавшего в прокуратуру Артема, Лика чутко прислушивалась к доносившимся из-за двери слабым звукам. Вот кто-то отправился выносить мусор, хлопнула дверь соседней квартиры, где-то забренчала гитара…
А если Артем передумает ей помогать? Если у Седова появились новые подозрения на ее счет, и он сумеет переубедить своего однокурсника? С ее стороны так опрометчиво довериться практически совершенно незнакомому человеку. Теперь она от него полностью зависит, и это угнетает, но самое страшное – неопределенность, которая буквально сводит с ума.
Промаявшись еще час, Лика пошла на кухню и изучила содержимое холодильника. В еде, отметила девушка, Артем совершенно не привередлив, никаких особых деликатесов на полках нет. Но и полуфабрикатами не питается – в морозильнике лежат и мясо, и рыба, и курочка.
Что ж, имеющихся продуктов более чем достаточно для приготовления борща. Лика решительно извлекла из холодильника мясо, свеклу, половинку кочана слегка подвявшей капусты и принялась за готовку, имея, в общем, довольно смутное представление об этом процессе. Ей даже пришлось несколько раз сбегать в гостиную, где она заприметила светло-серый ноутбук, и побродить по кулинарным сайтам. После чего дело пошло на лад: пену с бульона удалось вовремя снять, а лук и морковь, имевшие все шансы попасть в кастрюлю в сыром виде, все-таки сначала побывали на сковородке.
Постепенно Лика даже начала получать удовольствие от этого ненавистного прежде занятия. Ей вдруг подумалось, что, пожалуй, она бы не отказалась варить Артему борщи. А появление детенышей ее обрадовало бы еще больше. Все-таки она, единственная дочь в семье, выросла жуткой эгоисткой. Только хорошо бы, если бы родилась двойня, и план по деторождению был бы сразу выполнен. Тогда не придется дважды рожать, дважды ходить беременной, что, говорят, даже сложнее, чем сами роды…
«Совсем с ума сошла, – оборвала себя Лика. – Теперь тебе надо думать не о счастье семейной жизни, а о более прозаичных вещах. Например, о том, как не потерять свободу. Но куда же пропал потенциальный кандидат в мужья?»
Лика успела перемыть посуду и даже задремать у телевизора, пока Артем, осторожно открыв дверь своим ключом, не принялся ее тормошить.
– Какие новости? Что узнал? Мне уже можно вернуться домой?
Он потянул носом воздух и мечтательно зажмурился:
– Пахнет вкусно. Даже если бы было можно, ни за что бы не отпустил такую хозяйственную женщину. Пошли поедим, а? А то я замерз, как собака. Да и приятного, надо сказать, в прокуратуре мало. Седов объявил тебя в розыск.
Пройдя на кухню, Лика налила в тарелку борща (еще горячего, даже разогревать не пришлось), положила ложку сметаны, отрезала хлеба.
– Какая гадость… какая гадость эта ваша заливная рыба, – попробовав суп, прокомментировал Артем. И, заметив, как помрачнела Лика, спешно добавил: – Ну, шучу я, шучу. На самом деле очень вкусно.
Лика пожала плечами. Оценка ее кулинарных способностей на данный момент утратила всякую актуальность.
– Артем, – робко сказала она. – Может, я все же зря прячусь? Может, имеет смысл поехать к следователю и все честно ему рассказать. Я ведь не заходила в квартиру Хлестова.
– Исключено. Они разыскали водителя, который провозил тебя через пост охраны. Он действительно сказал, что ты не входила в квартиру. Но пойми, это ничего не меняет.
– Вот видишь! Значит, у меня есть свидетель.
– Да какой он свидетель! Ты не представляешь, как сегодня на Вовку наорали за слабую работу по этому делу. Причем случилось это еще до того, как обнаружили трупы Андрея и Марго. Ему прямым текстом заявили: вынь да положь обвиняемых в творящемся беспределе. Вот он землю носом и роет. Оперативник уже пообщался с твоими соседями, родителями, друзьями.
У Лики сжалось сердце. Она представила, как перепугались мать и отец, вынужденные отвечать на вопросы милиции. Да и друзья, наверное, в шоке.
