- О каком? притворяюсь дурочкой. У меня их два пока.
- О том, что спит у тебя под сиськой! рявкнул Кисонька и тут же покачал головой. Прости, Дубинина, нервы совсем ни к черту. С самого утра то ребенка этого ищу морги уже обзванивать стал - то с папашей его общаюсь. А знаешь, кто у него папаша?
- Знаю. Иностранец, - буркнула я, поправляя шарф.
А то стою перед мужчиной в таком виде, что так и напрашиваюсь на комплимент. Вот и напросилась.
- Все-то ты знаешь. Тогда вот что, пойдем сейчас в детское отделение, а по пути ты мне все расскажешь.
- Да что рассказывать-то? Ест, спит, писает, какает! Чем еще такой маленький может заниматься? По бабам ему рано ходить!
- Ест? Сам? Кисонька взял меня под руку и повел по коридору. Хорошо, что ест. Очень хорошо! Плачет много?
- Почти не плачет. Только, если грязный или голодный, - доложила я, гордясь успехами малыша.
Вот из соседней палаты постоянно плач доносится. То один ребенок плачет, то сразу двое. А у меня почти все время тихо.
- Так это замечательно! Только почему ты его с собой таскаешь?
- Так я же в переноске. Ему удобно.
- Дубинина, - Кисонька даже остановился и посмотрел на меня снизу вверх. В роддоме ребенок должен лежать в кроватке. Это дома будешь держать его хоть в корзине для грибов. Да и тебе было бы удобнее без этой переноски. Оставила бы в палате и…
- Так я не могу оставить! С ним судороги начинаются, как только я отхожу от него.
- Как «судороги»?!
Кисонька так вцепился в мою руку, что пришлось ударить его по пальцам.
- Больно! Черт! Синяки останутся!
- Извини, - пальцы разжались. Что ты там говорила насчет судорог?..
- Ну, что-что… Оставила я его на кровати, а сама к умывальнику пошла, тому, что в моей палате. Руки помыла, воду закрыла, слышу хрипит что-то. Оборачиваюсь, а этот дрожит весь и серого цвета уже.
- О, Господи! Дубинина, ты мне такие страсти рассказываешь…
- А я-то как испугалась! Чужой ребенок, воскресенье, на этаже только эта… Жанна-живодерка, а с малышом непонятно что творится. Я его на руки и к двери! Выскочила в коридор там пусто, в комнату дежурного закрыто. А малыш уже и дрожать перестал. Смотрю, он нормального цвета, моргает, губами шевелит. Я в палату вернулась, покормила его, он и заснул.
Вот рассказала все, как было, и на душе легче стало. А то вспомню этот кошмар, и среди ночи просыпаюсь. Тут и так спишь в полглаза, да и тот сон дерганный.
- Дубинина, а может, тебе показалось? жалобно спросил Кисонька. Всякое бывает от переутомления.
Мы уже дошли до детского отделения и стояли перед дверью.
- Я тоже так подумала. Но потом, когда мне надо было выйти, я опять положила его на кровати и пошла к двери. Но все время оглядывалась! Только до соседней кровати дошла, малыш опять стал хрипеть и дрожать, потом выгнулся, как «мостик» сделать хотел. Я испугалась и вернулась. А на руках он опять успокоился.
Рассказывать, что уписалась из-за малыша, я не стала. Было бы чем хвастаться. Вытерла пол в палате, а полотенце потом заполоскала и на батарее высушила.
- Ладно, сейчас Зинаида Сергеевна посмотрит… Кстати, эти приступы у него часто бывают?
- Вчера два раза были. А сегодня вообще не было.
- Даже, когда ты его оставляешь?
- Так я его не оставляю!
Кисонька вздохнул и покачал головой.
- Дубинина, твоя супер ответственность меня просто умиляет. Ладно, заходи, - он открыл дверь и пропустил меня вперед. Попробуем разобраться, что у него за припадки.
Зинаидой Сергеевной оказалась та врачиха, что была у меня на родах. Она еще Олежку предлагала забрать, чтобы я могла отдохнуть. Ага, в бар сходить, стриптиз посмотреть. А чего ж она мне денег не дала на вино и домино?
Осмотр никакой патологии не выявил. Хоть врачиха вертела ребеночка со спинки на животик, потом обратно, гладила спинку и голову, щупала ручки и ножки. Зачем-то еще раз обмеряла его и взвесила. Сказала, что малыш вес не сбросил и это хорошо. Пока она возилась с ребеночком, я повторяла всю эпопею с припадками. Второй раз рассказывать было легче. Но когда я закончила, врачиха недоверчиво посмотрела на меня. Будто сказать хотела: «Мамочка, какую чушь вы тут несете!»
Вот тогда-то Кисонька и уболтал нас на эксперимент.
Мы оставили ребенка на пеленальном столике, и отошли на несколько шагов.
Приступ начался внезапно, и был страшнее тех, первых. Когда голенький ребенок выгибается и хрипит на это нельзя смотреть спокойно!
Я первой добежала до стола, сгребла малыша вместе с пеленками, и прижала к себе. Кисоньку я готова была убить в тот момент.
Через минуту-другую ребеночек успокоился. Зинаида Сергеевна быстро запеленала его и оставила на столике. Кажется, приступ ее совсем не испугал. А я схватила пеленочный сверток, словно в нем был мой Олежка.
- Странный какой-то припадок. Пока я его не видела, могла бы сказать, что ребенок вполне здоров. Ну, ничего, возьмем анализы, исследуем…
Голос у врачихи был бодрый и деловитый. А мне почему-то вспомнились слова: «В лабораторию его надо, для опытов!» И само собой вырвалось:
- Нет!
Оказалось, мы с Кисонькой сказали это одновременно.
Мое «нет» врачиха не услышала, а к Юрию Андреевичу повернулась.
- Почему? Надо же выяснить…
- Никаких анализов и выяснений без разрешения родителей! Подумал немного и добавил: - Письменного. И заверенного у нотариуса.
Когда врачиха узнала, кто отец ребенка, с исследованиями она решила повременить.
Такое вот свидание у меня с Кисонькой получилось. Про грязную посуду я даже не вспомнила. Так она и простояла до ужина на столе. Пришлось срочно ее отскребать во время ужина. Тетя Шура смотрела на меня, как на последнюю грязнулю.
А ведь Кисонька на Темку похож! Не внешностью, конечно. Просто рядом с ним тоже спокойно, надежно и не скучно. Правда, Кисонька уже не молодой Ольга помнит его еще по институту. Она на год или два раньше поступила. Но такого приколиста трудно не заметить или забыть. Говорит, замуж чуть за него не вышла. Так может, мне познакомиться с ним поближе? Вдруг у Олежки хороший папа появится… А то, что старый, так нам же не варить его! Мамирьяна часто так говорила, когда я спрашивала, почему она со старшими мужчинами встречается. Получается, и я как Мамирьяна думаю? Вот ведь с кем поведешься…
Не ожидала, что буду улыбаться, когда выйду из туалета.
Ночь прошла спокойно Олежка просыпался два раза, а темненький три. Подкормила, и малыши заснули.
Утром, как обычно, был обход. Моим палатным врачом оказалась горячо любимая Жанна Игоревна. На этот раз смотрела она меня без кресла и без инструментов я лежала в кровати, а она давила мой живот. Сказала, что матка сокращается удовлетворительно, можно обойтись без уколов, ну, а если я не в состоянии сходить в туалет, то мне, так уж и быть, сделают клизму. И таким тоном она это сказала, будто сама ее ставить должна, а не хочется. И откуда она про туалет узнала? Я ведь ни о чем ее не просила. После ее осмотра у меня заныло внизу живота. Хотела сказать что-нибудь доброе и ласковое этой коновалихе, но пришла Зинаида Сергеевна с медсестрой и я промолчала. Зачем им слушать то, что их не касается?
