что гора, мимо которой они едут, кренится и вот-вот упадет на поезд или что поезд наклоняется и сейчас опрокинется. То какая-то неведомая сила тащила его от окна, и он хватался за кожаный ремень, то вдруг его прижимало к окну, и он чуть не выдавливал головой стекло. Бобеш увидел несколько косуль и стал кричать, что это олени. И, наконец, сделал открытие, что если высунуться подальше, то на повороте можно увидеть и паровоз и последний вагон.
Мать поминутно одергивала его, просила не выглядывать из окна, а то вылетит или в глаз попадет что-нибудь. Бобеш слушался, а потом знай себе опять высовывался.
Вдруг он отпрянул от окна, страшно побледнел, сел напротив матери и закричал так, что мать перепугалась, а все пассажиры стали оглядываться.
— Мама, держись крепче, держись за лавку, мы сейчас столкнемся! Ей-ей, столкнемся, нам навстречу едет поезд!
— Не болтай глупостей!
— Вот увидишь, мама, как трахнет!
Бобеш судорожно уцепился за лавку, стиснул зубы, зажмурился и стал ждать толчка.
За окном вагона раздалось страшное шипение, грохот: мимо проезжал товарный состав.
Бобеш открыл глаза и сам себе не верил.
— Мама, как это наш поезд уступил другому дорогу?
— Да не уступил, дурачок.
— Так почему мы не столкнулись?
— Рядом есть еще одна колея.
Бобеш подбежал к окну, высунулся, наклонил голову и в самом деле увидел вторую колею.
— Мама, а почему же дедушка однажды рассказывал, что поезда столкнулись, если этого не может быть?
— Ну, значит, случайно ехали по одной колее навстречу друг другу.
Потом мать замолчала, а Бобеш снова стал смотреть в окно. Он до смерти напугался, когда рядом опять прошумел поезд. Только было он выглянул, как вдруг навстречу вымахнул паровоз. Бобеш отдернул голову от окна и крикнул:
— Ну, мама, мое счастье! Мне тот поезд мог голову оторвать! Я еле успел отскочить. Но до чего же я испугался! Ах, батюшки, как я испугался!
— И поделом тебе, — сказала мать. — Не слушаешься — постоянно выглядываешь из окна!
— Ну нет, теперь уж не буду. Вот удивится дедушка, когда я стану ему рассказывать!
Наконец поезд подъехал к огромному вокзалу, и мать с Бобешем вышли на перрон.
— Мама, что случилось? Почему здесь так много народу?
— Ничего не случилось, это вокзал. Здесь возле каждого поезда столько народу: одни приезжают, другие уезжают.
Когда они очутились на широкой улице, Бобеш воскликнул:
— Мама, какие громадные хаты!
— То, Бобеш, не хаты, а дома. В городе их домами называют.
— И как их красиво выровняли в ряд, верно?
— Это, Бобеш, улица. А то еще обычно такие широкие улицы называют проспектами. Вот смотри, здесь написано: «Вокзальный проспект».
— Ба, гляди, мама, какое большущее окошко! И чего только тут нет! Всякая всячина!
— Это, Бобеш, витрина. Здесь магазин.
— Пойдем туда, посмотрим, мама! Там есть чудесные вещи. А напротив вон — куклы, красивые… Гляди-ка, они раздетые!
— То не куклы, а статуи. Знаешь что, Бобеш, мы не можем везде и всюду останавливаться. Прежде надо сходить в больницу, а уж потом, если у нас останется время, посмотрим город.
Они подошли к большому дому. Бобеш поразился множеству окон.
— Вот, Бобеш, и больница, — сказала мать. — Сюда мы и зайдем, здесь лежит наш папа.
Бобешу было жарко — солнышко в этот день припекало. Но, когда они вошли в длинный больничный коридор, пахнуло холодком, и Бобеш уловил какой-то особенный запах.
— Мама, у них тут странно пахнет. Чем это, а?
— Лекарствами. В больницах, в аптеках, где лекарства продают, и у докторов всегда так пахнет.
— Посмотри, мам, тут в длинных белых куртках ходят.
— Это врачи, Бобеш.
— А вон те женщины — кто?
— Их называют сестрами. Они ухаживают за больными, дают им лекарства, еду — в общем, все, что больному потребуется.
Мать справилась у сестер, где лежит отец.
— На втором этаже, в двадцать седьмой палате, — ответила одна из них.
— Мама, что она тебе сказала?
— Говорит, что нам надо подняться наверх, а там мы с тобой найдем комнату, где на двери будет написана цифра «двадцать семь».
Войдя в палату, Бобеш увидел два ряда коек; почти на каждой кто-нибудь лежал или сидел.
Койки были железные и низкие. Бобеш заметил, что больные укрыты не перинами, а одеялами.
Отец очень обрадовался гостям. Он поцеловал мать, потом расцеловал в обе щеки Бобеша. А Бобеш тут же сказал отцу, что усы у него жесткие и колются.
Теперь отец глядел повеселее, смеялся. Голова у него все еще была забинтована, ногами он пока не мог шевелить — они были в гипсе и в лубках.
Бобеш сел на краешек койки; отец гладил его по голове и расспрашивал, как он доехал, что поделывает дома. Бобеш поспешил объяснить отцу, почему поезда не могут столкнуться. Потом рассказал, как встречный поезд чуть не оторвал ему голову, он еле успел отскочить от окна. Отец рассмеялся, заметив, что так не бывает. Но Бобеш уверял, что бывает; ссылался на мать и вообще поражался, как это можно смеяться над такими страшными вещами. Неужели отцу все равно, цела у сына голова или нет?
— Папа, а зачем вот эта дощечка над постелью?
— На ней написано, как меня зовут, сколько мне лет, когда я сюда попал и какая у меня болезнь.
— И для чего это, папа?
— Это для доктора и для сестер, чтобы они сразу могли увидеть, кто чем болен, сколько больному лет, давно ли он здесь, чтобы не приходилось каждый раз обо всем больных спрашивать.
Бобеш охотно остался бы с отцом в больнице — ему там понравилось.
— Ты когда приедешь домой, папа?
— Да, видимо, не раньше чем недели через три, а то и через месяц.
Они посидели еще немножко, поговорили. Отец ел пирожки, которые привезла мать; два дал своему соседу. У того была прострелена нога. С ним это несчастье случилось, когда он чистил ружье — забыл вынуть патрон.
Пока они с отцом пробыли в больнице, уже успели подружиться. Этот сосед сказал, что Бобеш, наверное, смышленый малый, по глазам-де видать.
Отец совсем повеселел, как будто и не хворал. Хотя сам рассказывал, что мучился и несколько ночей совсем не спал. Перед уходом мать расплакалась, у отца тоже навернулись слезы. Глядя на них, заплакал и Бобеш.
Дорогой мать сказала ему, что отца вылечат и это большая радость для них. Но на лечение потребуется много денег, и, наверное, придется продать Пеструху. Бобеш немножко пригорюнился. Но потом, когда мать купила ему краски и тетрадь из белой бумаги для рисования, это его утешило, и он перестал горевать. Бабушке мать купила головной платок, а дедушке — красивую новую трубку. На трубке была резная оленья голова с такими же рогами, как на доме лесничего.
Когда они проходили по площади, Бобеш увидел, какие там продают диковинные яблоки. Яблоки были разложены на прилавке под огромным зонтом. Они были крупные, совсем без черешков, желтые, прямо даже огненно-рыжие, а кожура у них была вся в бугорках. Бобеш сказал матери, что эдаких яблок он еще никогда не видел.
