— Давно, Бобеш.
— А где бабушка?
— Она пошла было на пожарище, да, наверное, заговорилась по дороге с какой-нибудь другой бабушкой. Долго что-то не возвращается.
Выпив кофе, Бобеш стал играть на полу с маленьким Франтишеком. Франтишек пробовал вставать.
— Посмотри-ка, мама, посмотри, он уже стоит!
— Только осторожнее, Бобеш, как бы он не упал и не разбил себе головку. Маленькие дети не должны ни обо что ударяться головой.
— А почему, мама?
— Потому что они могут стать глупыми.
— На самом деле? А что, если они ударятся ножками или еще чем? Это ничего?
— Это ничего. А головкой нельзя. Ты всегда, Бобеш, следи, как бы Франтишек не ударился головкой.
— Мама, а когда ребенок побольше — например, как я, — ему тоже нельзя стукаться головой?
— Тоже, конечно, хорошего в этом мало. Особенно если сильно удариться.
— А ты, мама, меня никогда не роняла, когда я был маленьким?
— Нет, Бобеш.
— Так, значит, я не буду глупым?
— Ну, этого я не знаю.
— Как, то есть, не знаешь?
— Иногда, Бобеш, бывают глупые дети, хотя их и не роняли.
— На самом деле? — испугался Бобеш.
— Иногда родятся глупыми.
— А это сразу видно?
— Нет, не сразу. Только в школе становится заметно.
— Да-да, я знаю. Например, Густик, Дольфик и Аничка из нашего класса. Они не могут даже до десяти сосчитать.
В это самое мгновение Франтишек выскользнул из рук Бобеша, шлепнулся и заплакал.
— Осторожнее, Бобеш!
— Он, мамочка, просто шлепнулся. Это же ему ничего, правда?
— Почему? Тоже больно.
— Молчи, молчи! Смотри, там вон кошечка, видишь? — уговаривал Бобеш братишку.
Раздался стук в дверь, и вошла соседка. За ней показалась Марушка.
— Добрый день! Нельзя ли у вас попросить немного соли? Вчера мы забыли купить.
— Марушка, иди сюда, — позвал Бобеш.
— А, ты тоже здесь? — набросилась на Марушку ее мать. — Всюду так и ходит за мной!
— А что это у тебя, Марушка, под глазом? — удивился Бобеш. — Посмотри-ка, мама, у Марушки под глазом синяк.
— Что случилось? — спросила мать соседку.
— Да с лавки она упала и ударилась об стол, — ответила мать Марушки, не глядя при этом ни на Бобеша, ни на его мать.
Бобеш обиделся за Марушку, что ее мать говорила об этом так спокойно, как будто ни боли, ни синяков никаких не было. Бобеш хотел, чтобы она Марушку жалела, ждал, что она скажет: «Представьте себе, как я испугалась, когда бедная Марушка полетела!» Или еще что-нибудь в этом роде.
Марушка присела на пол к Бобешу и взглянула при этом вопросительно на мать, как бы спрашивая ее согласия.
— Хорошо, побудь здесь минутку, только не озорничай, — сказала ей мать и продолжала: — Представьте себе, соседка, я только сейчас начинаю варить обед! Всего лишь несколько минут, как мы встали.
— Нашего дедушки у вас нет?
— Вашего дедушки? Нет.
— А он сказал, что пойдет к вам.
— Он, наверное, пошел вместе с бабушкой на пожарище, — вмешался Бобеш.
— Бедные люди! Ну, что вы на это скажете? Какое несчастье! — Это Веймолова выражала свое сочувствие семьям Прохазки и Вашека.
— Конечно, такая беда!
— Эй, где ты? — раздался грубый, сердитый голос снаружи.
— Боже мой! — воскликнула пани Веймолова. — Как бы на плите у меня что-нибудь не пригорело. Меня уже зовет муж. — Она поспешно поблагодарила и ушла.
Марушка осталась с Бобешем.
— Ты видела пожар? — спросил Бобеш.
— Видела, но на улице я не была. Меня не пустили.
— А я был, даже около пожарных машин. Если бы ты знала, что это такое! Наш отец качал воду. Твой отец тоже?
Марушка не ответила, только завертела головой.
— А что он делал?
— Лежал.
— Просто лежал? — не поверил Бобеш. Ему казалось, невероятным, чтоб кто-нибудь мог спокойно лежать, когда так близко на улице пожар. — А что же твоя мать?
— Мама отца будила, а он, он… — и Марушка замолчала.
Это молчание Марушки пробудило в Бобеше любопытство. Он только сейчас вспомнил, что отец Марушки вчера был пьяным.
— Так что же, отец не хотел вставать? — спросил он.
— Встал, рассердился на маму и избил ее, — прошептала Марушка.
— На самом деле?
И Бобеш подумал: «Как же так можно?» Он никак не мог себе представить, чтоб его отец бил мать. Бобеш постеснялся расспросить Марушку подробнее. Он держал Франтишека за рубашку и помогал ему делать маленькие шажки. Про себя же он все время думал о том, что ему сказала Марушка, и, не сдержавшись, все-таки спросил ее:
— А мама плакала?
— Плакала.
В этот момент Бобеш уже ненавидел Веймолу.
— А тебя он не бил?
— Тоже бил, — ответила девочка, вытирая рукавом один глаз. До другого она боялась дотронуться: по-видимому, он очень болел.
— Ты сильно ударилась об стол, да?
Марушка минутку помолчала, а потом заговорщицки наклонилась к Бобешу:
— Этот синяк мне поставил отец.
Тут Бобеш потерял дар речи. Он смотрел на Марушку и чувствовал, как сердце у него сжимается. Ему было бесконечно жалко девочку, а ее отца он сам был готов ударить. «Но почему же Марушкина мать сказала, что она упала сама? Ведь это же вранье! Да еще сказала это при дочери. Выходит, взрослые тоже врут».
— А чем он тебя ударил, Марушка?
— Рукой.
«Он плохой человек, — решил Бобеш. — И как это возможно, чтобы тот же самый человек иногда так хорошо улыбался и так хорошо говорил? Ведь тогда казалось будто бы он бог знает какой хороший. Я об этом должен сказать маме, — соображал про себя Бобеш, — а также и дедушке. Да, вот они, большие, значит, какие плохие! Еще хуже, чем маленькие».
