— Ах ты сво-о-о-о-ло-о-о-чь!!!
Звериное чутье предупреждает Бобби об опасности, и пальцы его непроизвольно сжимаются в кулак. Бобби пытается вытащить руку из щели для писем, и рука намертво застревает. Разум побеждает панику, но уже слишком поздно. Мало того, что Кэролайн вцепилась ему в руку, так еще и сестры увидели, что происходит. Ай-ай-ай! Беда пришла. Рука Бобби выше локтя в щели для писем и словно срослась с дверью. Дергай не дергай, ничего не выходит. Кэролайн впивается зубами ему в руку, чувствует вкус крови и кусает еще сильнее.
— А-а-а-а! Что ты, черт побери, вытворяешь? Пусти меня! — кричит Бобби.
Твою руку кусают — и это еще ничего. Гораздо хуже, что ты не видишь, кто ее кусает и как. В таком положении в голову приходят самые пагубные мысли. Бобби изо всех сил старается выдернуть руку — тщетно. Ему бы расслабить мышцы, глядишь, все и получилось бы. Но зверь внутри него не дает этого сделать, и положение только усугубляется.
В дело вступают остальные сестры. Они кусают Бобби руку, царапают ее своими длинными ногтями, дерут и терзают, словно оголодавшие пираньи. Старая Мэри проскальзывает на кухню и хватает большую чугунную сковородку. Сковорода такая тяжелая, что к месту событий ее приходится тащить волоком.
— Пустите меня, вы, психопатки! Пустите, я сказал! — орет Бобби.
Но орать ему осталось недолго. Я имею в виду, артикулированно орать. Старая Мэри приближается к двери, поднимает сковородку до уровня груди и замахивается, словно в руках у нее бейсбольная бита. Сестры выпускают руку Бобби, чему та, наверное, немало удивлена. Бобби с облегчением шевелит пальцами, будто исполняет арпеджио на невидимом фортепьяно. И тут Старая Мэри изо всех сил наносит удар. Бобби успевает произнести только полфразы:
— Да, а что касается…
ШАРАХ! Косточки раздробленных пальцев издают треск. Плоть с чмоканьем расплющивается по двери и превращается в отбивную. Делается тихо. Ненадолго.
— А-А-А-А-Р-Р-Р-Р-Х-Х!!!
Такой крик получается, только если в мозгу сходятся вместе боли из разных источников. Бобби изворачивается и выдергивает руку из щели для писем. Расслаблять мышцы не понадобилось. Боль дает сверхчеловеческие силы. Бобби кричит непрерывно, пока спускается по лестнице. Затем, когда он открывает внизу тяжелую дверь во двор, тональность его крика несколько меняется. Не переставая кричать, Бобби проносится по двору и выбегает на улицу. Наконец его крик затихает вдали.
Девочки поздравляют друг друга. Все вновь и вновь переживают случившееся.
— Ты мне только скажи, что любит Бобби Макджи… — запевает Венди.
Остальные подхватывают песню, которая растворяется в радостном смехе. Все благодарят Старую Мэри за изобретательность. Им такое и в голову бы не пришло. Сковородка! Да никогда в жизни. Какой ум! Какая женщина! Мы так горды, что у нас такая бабушка. Ну и все такое.
— После такого, блин, на фиг, не грех дерябнуть, — вот и весь ответ Старой Мэри на похвалы.
— Сейчас принесу, — радостно вскрикивает Энджи и мчится на кухню.
Атмосфера в гостиной настолько наэлектризована, что между Старой Мэри и матушкой, а потом между отдельными сестрами по очереди проскакивают молнии. Вот бы они все удивились, если бы увидели.
Энджи приносит водку, и все берутся за рюмочки, еще раз вспоминая происшедшее. Интересно, в какое отделение больницы закатают Бобби, в остеопатию или психиатрию? Тут снаружи доносится звук удара. На минутку всем кажется, что это Бобби вернулся, но это всего лишь вандальчики проходят через автостоянку. Венди выскакивает на лоджию.
— Эй вы, козлы! — кричит она.
Вот вам и еще одна характерная для Венди черта. Когда она выходит из себя, ее культурный учительский выговор сам собой куда-то девается. В школе-то, дело ясное, этого никогда не случится, а то с работы выгонят. Сестры страшно любят, когда Венди меняет обличье — будто она никуда и не уезжала от них. Это как бы возвращает их вместе с Венди в родительский дом. А все остальное не считается — это просто Венди прикалывается. Надо же поизмываться над образованненькими и богатенькими.
— Ты еще кто такая, твою мать? — отзывается один из вандальчиков.
— Отойди на хер от машины, а то быстренько узнаешь, кто я такая.
— Отсоси, — следует ответ. При этом демонстрируется сама заявленная принадлежность — вдруг дамочка вдохновится.
— Откушу под корень, — рычит Венди.
Матушка таких сцен терпеть не может. Отраженный свет, которым сияет раззолоченная жизнь Венди, не должен поблекнуть ни при каких обстоятельствах. Ведь только это хоть ненамного возносит матушку над грязью и накипью окружающей жизни.
— Венди! Ты же учительница, — укоризненно произносит матушка.
Венди возвращается в гостиную. Ее лицо и походка — сама нищета и невежство — меняются на глазах.
— Там, на улице, ни дать ни взять президент Клинтон, — произносит она. Голос ее вновь обретает подобающие культурные интонации.
— А я думала, это Бобби, — говорит Кэролайн. В словах ее опять колышется страх.
— Он, наверное, голоснул такси — здоровой своей рукой, — говорит Венди. Для нее неплохо сказано.
— Бобби? Да мы его больше никогда не увидим, — подхватывает Линда.
— Ты так думаешь? — спрашивает Донна.
Чувство превосходства над окружающими опять завладевает ею. Номер «мертвый глаз» на этот раз длится всего несколько секунд — просто чтобы проветрить мозги. Кэролайн тревожится — а вдруг Бобби все-таки вернется. Они тут надругались над его рукой — на ней живого места нет, — так что вряд ли он будет в добром расположении духа. Но все только отмахиваются от Кэролайн. Матушка выговаривает Венди: как это ей, учительнице, не стыдно употреблять такие слова?
— Ты не должна разговаривать так, — упрекает дочку матушка.
— Говорить, мама, не разговаривать. Ты не должна так говорить. А не разговаривать.
— Неважно, говорить или разговаривать. Ты не должна так делать.
— У-у-у… гадкая девчонка, — встревает Джедди, норовя подлить маслица в огонь.
Венди интересуется, как же именно она должна говорить, если уж она учительница и все такое.
— Культурно, — отвечает матушка. В ее тоне окончательность приговора.
— Какая ты снобка, — вздыхает Венди.
— Дождешься, что тебя выкинут из твоей школы Святого Патрика, если будешь разговаривать как… как…
— Как кто, мама? Ну давай же, скажи, — ворчит Венди.
— Как твои ученики.
Вот так Венди заранее знала ответ.
— Так и знала, что ты это скажешь, мама!
— Мама, мы все так говорим! — восклицает Энджи.
— На М8 сейчас чисто, — сообщает Старая Мэри.
Но матушка и Венди все о своем. Разговор между ними еще не закончен. Матушка втолковывает Венди, что она не должна употреблять такие слова, коли уж она учительница. Учителя так не разговаривают.
— Сама она снобка, мама, — продолжает Джедди.
— Чего от тебя еще ждать, Джедди. — И Венди демонстративно фыркает.
— Ты должна разговаривать культурно, коли уж ты учительница, вот и все, что я хотела сказать, — говорит матушка. — Все, что я хотела сказать.
Старая Мэри кашляет и опять принимается вытаскивать свечи из сумки.
— Да замолчите же вы все наконец, блин, на фиг. Когда она только родилась, она вообще не умела говорить, — сердится Старая Мэри.
