домой, только если всех кавалеров расхватали подружки. А Венди была вчера в свете вместе с Донной.
Джедди вцепляется в Донну:
— Ты что это затеяла, Донна?
— Да заткнетесь вы, блин-компот, со своими кавалерами! — рявкает Энджи.
Если Энджи просит, блин-компот, заткнуться, то волей-неволей вы, блин-компот, затыкаетесь.
— Что за язык! — возмущается матушка.
— Чему тут, на хрен, удивляться, все мужики, мужики, мужики, их ничего больше не интересует.
— Она первая начала, — огрызается Венди.
Вот оно. Энджи поднимается со своего места и нечаянно толкает матушку своим животом. Матушка решает, что, если уж что-то затевается, она не останется в стороне.
— Господи, Энджи, как ты раздобрела, — говорит матушка. — Живот над джинсами нависает.
— Так я, по-твоему, толстая, мама? — воинственно спрашивает Энджи.
— По одежке протягивай ножки, — таинственно отвечает матушка.
В разговор вступает Линда и сообщает, что Донна, Джедди и Венди — три сапога пара. Вообще-то я не слыхивал насчет трех сапог. Обычно говорят: «два сапога пара». Но, когда имеешь дело с Линдой, всегда жди чего-нибудь оригинального.
Джедди интересуется, чего это Донна не призналась ей, что подцепила Чарли Гарретта.
Энджи извещает сестер, что, если базар про мужиков немедля не закончится, она их всех поубивает. Все немедля умолкают. Только Донна рычит, как собака.
— Мама, мама, она опять рычит собакой, — ябедничает Джедди.
— Донна, замолчи! — прикрикивает матушка.
Донна еще немного скалит зубы. Она умеет обнажать зубы с любой стороны рта, Донна-то. Достаточно приподнять верхнюю губу и оттянуть вниз нижнюю, как все зубы на виду. Теперь надо умудриться опустить губу на рот только спереди, и можно издавать продолжительное рычание. Если не знаешь Донну, можно подумать, что она не в себе.
— Перестань рычать! Кому говорю! — сердится матушка.
— Она закорешилась с моим парнем и ничего мне не сказала, — злится Джедди.
— С одним из миллиона твоих парней, — дополняет Венди.
— Заткни пасть, культурница.
— А ты меня заставь.
— И заставлю.
— Начинай же.
— Ссыкуха! — выпаливает Джедди.
Ни с того ни с сего язык у Венди костенеет, да так, что слова не вымолвить. Да и слова-то почти все куда-то улетучились. А те, что остались, подходят разве что пятилетней девочке. Вот так одна- единственная фраза отбрасывает ее назад в детство. Джедди редко могла переспорить Венди. По правде говоря, Джедди редко могла переспорить кого бы то ни было.
Венди наконец находит что сказать:
— У меня был грипп, правда?
Эффекта никакого. Джедди опять обзывает Венди ссыкухой.
— Мне было всего пять лет, и я была больна! — обиженно говорит Венди, явно стараясь оправдаться.
И тут Джедди выдает нечто остроумное. Никто не ждал от нее такого.
— Больна? Ты и сейчас больна!
— Расслабь мускулистые губы, — парирует Венди.
Вот сейчас они нашли общий язык. В этой культуре каждый разговор означает борьбу. Вся эта культура пропитана насилием. На угрозу насилия натыкаешься на каждом шагу, насилие давно стало здесь одним из общественных инструментов. Средний класс называет это атавизмом, но такое определение продиктовано элементарным страхом, невозможностью принять эту другую культуру целиком. Так что когда некий представитель среднего класса вроде Венди берется за изложение высоких понятий на понятном языке с единственной целью — задать нам перцу, это нормально. Это хорошо. Но в их культурном арсенале имеется оружие, которого нет у нас, и культурные прекрасно это знают и давят нас психологически. Так чему же они удивляются, когда мы вынуждены пустить в ход кулаки и каблуки? Это всего-навсего адекватный ответ. Вот идиоты.
Венди и Джедди сходятся: руки в боки, головы набычены, зубы оскалены. Классическая поза вандалок. Венди хорошо известны правила игры. Подняв руки на уровень груди и вертя пальцами в воздухе, она рычит:
— Ну, что, слабо-о-о-о-о?!
Похоже, ничто не в силах остановить ее. Попробуйте заступить ей дорогу. Она, наверное, тренировалась на своих засранцах в школе — чтобы не садились учителям на голову. Никто не в состоянии помешать Венди, когда она в таком настрое.
Кроме Энджи.
— Ну я вам, блин-компот, задам! — рявкает она и хватает за горлышко бутылку с водкой.
Энджи не впервой разбивать бутылки (обычно пустые) о чьи-то головы. Джедди и Венди садятся на свои места. Когда они опускаются на подушки, энергия из них так и прыщет.
— Послушайте, во имя Иисуса, мы же одна семья, — укоряет их Старая Мэри.
— Хотите знать, почему Донна ничего не сказала? — спрашивает Энджи.
Донна прерывает ее рычанием ротвейлера, но Энджи велит ей заткнуться, что Донна и делает. Моментально. Если бы у нее был хвост, она бы им завиляла.
— Донна ничего не сказала, потому что выволокла Чарли Гарретта из такси и задала ему хорошую трепку прямо на главной улице.
Все глядят на Донну, которая опять рычит.
— Не могу понять, как это вы можете не знать. Об этом весь город болтает.
— Это правда, Донна? — ухмыляется Линда.
В ответ Донна издает еще один короткий рык.
— Она выкинула его из такси, потому что он распустил руки, — объясняет Энджи.
— Ну и что тут такого? — осведомляется Джедди.
Донна обретает человеческую речь и выпаливает:
— В такси было еще четыре человека, когда он ко мне полез! Урод!
— Не смей называть моего парня уродом! — кричит Джедди.
Донна кидается на Джедди со спины, она кусается и царапается, будто демон. В потасовке сестры цепляют друг друга за одежду, дергают за руки, тянут за пальцы. Энджи хватает Донну за длинные волосы и держит, чтобы та не могла вонзить свои скрежещущие зубы в спину Джедди. В свою очередь Джедди, стоя на коленях, наваливается на Донну, вес у которой значительно меньше, и пытается опрокинуть ее на спину. Их растаскивают. Энджи усаживает Донну обратно на диван. Матушка закуривает, а Донна поправляет прическу. Матушка пускает струйку дыма в потолок и разражается антивоенной речью:
— Господи, вы что, одичали? Слушайте, хоть вы мне и дочки, я вам честно скажу, положа руку на сердце: вы словно стая собак. Сидите тихо и прекратите разговоры о мужиках!
Тут, конечно, Венди выдает свой традиционный набор: дескать, если бы матушка больше их любила, они бы и не бегали за такими мужиками, которые им явно не пара. Обычная чушь из серии «во всем виноваты твои родители», которую люди городят, чтобы оправдать бездарно прожитую жизнь. Энджи терпеть не может таких речей и велит Венди перестать обсирать свои юные годы.
— Что было вчера — пропало, а завтра еще не настало. — Это Старая Мэри изрекает очередную жизненную мудрость.
— Хорошо сказано, бабушка: что было вчера — пропало, а завтра еще не настало. Мудрые слова. — Энджи хлопает в ладоши и смотрит на Венди, пока та не опускает глаза, углядев на ковре нечто интересное.
Старая Мэри напоминает всем, зачем они сегодня собрались:
— Не пора ли начинать?
