берегу чинили сети, а в море лодки образовали полукруг – шла ловля омаров. Приходили и уходили шхуны из Гренады и Сент-Люсии. Интересно, на что похожи эти места? А пальмы и море там такие же?.. Иногда на воду спускали новую лодку. Радостного возбуждения хватало тогда на целый день. Мужчины шаг за шагом на больших бревнах тянули лодку по песку, играла музыка, а кто-нибудь готовил бутылку рома, чтобы разбить о борт лодки, а потом все принимались танцевать.
Когда мама давала ему пенни, он шел в бакалейную лавку китайца А Синга. Там на полках стояли ряды консервов с яркими этикетками и конфеты в банках. Довольно скоро он понял, что А Синг дает ему конфет больше, чем на пенни. У него была приятная улыбка, и иногда он подолгу гулял с Патриком по берегу. Говорил он с акцентом, из-за которого мальчик не понимал многих слов. А Синг научил его вскрывать панцирь притворяющегося мертвым омара так, чтобы не пораниться о клешни, вытаскивать его и разделывать.
– Отнеси его матери и скажи, чтобы она смешала пресную воду пополам с морской, когда будет тушить его.
Это он помнил. А еще А Синг научил его плавать, выращивать поросят, которых, помимо кур, держал на заднем дворе своего дома.
Но больше всего времени, что было естественно для мальчика его возраста, он проводил за играми. Дни текли нескончаемым приятным потоком через неменяющиеся времена года.
Наступил день, когда пришла пора проститься с детством. Он пошел в школу. Учились не все: кто не хотел, мог не ходить, или если родители жаловались, что нет денег на школьную форму, или нужно было помогать по хозяйству. Его мама хотела, чтобы он учился; она купила ему темно-синие шорты и белые рубашки.
– Учись, – приказала она, положив руки ему на плечи. – Учись, чтобы тебе не пришлось работать на плантациях, когда ты вырастешь. Слушайся учительницу и веди себя хорошо, понял?
Было странно, что она так часто повторяла: слава Богу, тебе не придется работать на плантациях. Он не видел ничего плохого в том, чтобы там работать. Те мужчины в поселке, кто не зарабатывал себе на жизнь рыболовством, работали на плантациях в имении Свит-Эппл. От этого имения получил свое название и поселок. Так, что в школу он пошел в легком смятении, с чувством, что его послали на очень тяжелые работы, которые он возненавидит.
Вместо этого он нашел в учении удовольствие. Свисток учительницы, призывавшей класс к вниманию, стал в первые школьные годы символом неизвестных до этого радостей. На длинной скамье под деревьями он старательно постигал премудрости арифметики, чтобы поскорей добраться до больших книг, где были истории про рыцарей, сражавшихся на мечах и скакавших на лошадях в местах с незнакомыми названиями. Все это происходило очень давно, он не был уверен, но, возможно, до его рождения.
Иногда учительница показывала им картинки. На одной из них была изображена каменная церковь, гораздо больше той, что стояла в Коувтауне.
– Аббатство, – сказала она. – Вестминстерское аббатство.
– Что такое аббатство? – спросил Патрик, но она не ответила.
На другой картинке был длинный автомобиль – это называлось «железная дорога». Она тоже находилась в Англии. Еще был портрет мужчины с длинным лицом и большими светлыми глазами – король Георг VI, а ты являлся его подданным, принадлежал ему.
– Это означает, что вы англичане, – сказала мисс Огилви.
– Мы англичане, ты знаешь? – спросил он у своей матери.
– Почему, кто тебе сказал?
– Учительница.
– А… Мы – рабы Англии. Об этом она тебе не сказала?
– Не знаю.
– Ты не знал, что мы были рабами?
– Кажется, мне кто-то говорил. Но ведь сейчас больше нет рабов?
– Нет рабов? Законы издают они, они построили тюрьмы! Так кто мы? Я тебя спрашиваю, кто мы?
Он стоял перед ней, наморщив лоб, чувствуя себя неуютно из-за маминой непонятной вспышки гнева.
– А, – оборвала она себя, – мне не нужно было так говорить! Я ничего не могу с этим поделать, только голова разболится.
Она иногда говорила странные вещи, которые заставляли думать, что она ненавидит всех, кто владеет имениями. А в другой раз она восторгалась какой-нибудь белой леди, встреченной в Коувтауне.
– Какой шик! Так хорошо одета и такие прекрасные манеры!
Это приводило его в растерянность. Многое, что думают и говорят о тебе люди, оказывается, зависит от цвета кожи. Например, он знал, что жители поселка за глаза обсуждают его мать и их дом. Она никогда не говорила с ним об этом, и он знал, что такого разговора никогда не будет, но обрывки услышанных пересудов дали ему понять, что ее небольшие сбережения – деньги белого мужчины, его отца.
В маминой комнате было зеркало. Встав на стул, он разглядывал свое отражение и не мог не заметить, что он очень светлый по сравнению с теми, кого он знал, исключая, конечно, таких, как Кимбро. В школе не было детей светлее его.
Он стал интересоваться цветом кожи и лицами. У Синга, к примеру, такие смешные, узкие глаза.
– Это потому, что он китаец, – объяснила мама, но понятнее ему не стало. Нет, все это так странно.
Однажды вечером она рассказала ему одну историю. Он долго не мог заснуть, было слишком душно. За окном сверкали молнии, воздух давил, предвещая надвигающуюся бурю. Его кровать стояла у окна и ему было видно желтое в сполохах небо. Желтый цвет – злой, думал он. Обычно он не высказывал вслух подобных мыслей, их могут посчитать глупостями. Тем не менее он всегда считал, что каждый цвет что-
