серьезные беседы утомили меня. Ты, наверное, заметил, я слова не вымолвила за весь вечер.
– Это был серьезный, глубокий разговор, – возразил Патрик. – Твоему отцу он бы понравился.
– Ох, вы с папой неисправимы! Признайся, ведь ты чувствовал себя не в своей тарелке.
– Да, чуть-чуть. Это все из-за нее. Фрэнсис – честный, порядочный, независимый. Уж ему-то от нас какая выгода? Он пригласил нас, потому что хотел, а не по какой-либо иной причине.
– Да? А тебе не кажется, что он рассчитывает, что к власти придет Николас. Может быть, он гораздо умнее остальных и просчитывает все ходы.
Патрик примирительно сказал:
– Даже если это так, то тем более. Мы с Фрэнсисом испытываем друг к другу взаимную симпатию.
– Довольно странная дружба. Подозрительная дружба. И мать твоя так думает. Ее все это беспокоит. Она постоянно меня обо всем спрашивает, – продолжала спорить Дезире.
– Может быть, – вежливо произнес Николас, – больше всего ее беспокоит предстоящий отъезд.
– Не надо ей уезжать, – сказал Патрик. Но он не сказал о том, что предлагал Агнес пожить у них. Ведь теперь она слишком стара для того, чтобы вести дела магазина. Нет, – ответила она, в одном доме две женщины не уживутся. А уезжала-то она к кузине. Он также знал, что ни годы, ни дети не изменили ее презрительно-высокомерного отношения к Дезире. Однажды он был свидетелем того, как она сетовала, что кожа рук Дезире намного светлее кожи рук ее детей. Так в этом была причина ее негодования! Любопытно, но в глубине души он мог понять и простить все ее причуды. Ведь она, подобно многим, была лишь жертвой традиционных предрассудков. Душа его наполнилась печалью при мысли о скором расставании. Он вспомнил, как много-много лет тому назад она рассказывала ему сказку о Монт-Пеле, и о том, как ребенком она отправилась на Сен-Фелис.
– Фрэнсис Лютер заставил ее принять нас сегодня, – раздался голос Дезире. Она сидела на заднем сиденье. – Помяни мое слово, уж она-то никому, особенно друзьям, не расскажет, как она ублажает негров в своем доме. Патрик, я чувствую себя униженной, бывая в этом доме.
– Не обращай внимания! Бог с нею! – перебил ее Патрик. – Что ты думаешь об отце Бейкере? Твой отец мог бы рассказать о нем что-нибудь. А Кэт Тэрбокс? Все наши, пусть и небольшие, достижения в сфере обслуживания, в том числе и в медицине – все благодаря ей. Это ее заслуга. Спроси своего отца.
– Насчет Кэт Тэрбокс – я согласна. Но она – единственная, одна на сто тысяч, – Дезире засмеялась, вспоминая. – Ты видел лицо Марджори Лютер, когда Кэт сказала, что ее муж не сядет с нами за стол? Мне показалось, что она готова была сквозь пол провалиться. Да не потому ли, что она сама разделяет взгляды мужа Кэт? Бог ее знает.
Николас усмехнулся:
– У Кэт что на уме, то и на языке. Интересный типаж. У меня создалось впечатление, что ей можно доверять.
– Доверять Кэт? – повторил Патрик. – Да, уверяю тебя, можно.
– Хотя жена Лютера гораздо симпатичнее Кэт. Во-первых, она высокая, – сказала Дезире, явно не удовлетворенная собственным ростом. И она умеет одеваться. Платье, в которое она была одета, стоит уйму денег.
– Да ты сама не понимаешь, что говоришь! – возразил ей Патрик. – Кэт – такая живая! В ней играет огонь! Присмотрись к ней повнимательнее в следующий раз.
– Да вы только послушайте его! Со стороны можно подумать, что ты влюблен в нее, – добродушно заметила Дезире.
Патрик не сдавался. Непонятно почему, но ему обязательно надо было защищать Кэт Тэрбокс.
– Она – естественная. Просто мы отвыкли от таких людей. Многие, почти все люди притворяются. Многие, но не она!
– Не умеет, так научится. И лучше бы поскорее. Не то весь мир узнает, что она влюблена в Фрэнсиса Лютера.
– Какая чушь! О, женщины! – воскликнул Патрик.
– Марджори Лютер знает это. Именно поэтому она и ненавидит Кэт.
– О, женщины! – опять воскликнул Патрик с пафосом.
Николас тихо сказал:
– Понимаешь, Дезире права. Мне тоже так показалось. Именно поэтому я и пытался отвлечь миссис Лютер. Стратегический маневр, друг мой. Чтобы выжить, ты должен обладать тонкой интуицией и острой проницательностью. В противном случае – ты пропал!
– А я совсем не проницателен, – задумчиво ответил Патрик.
– Ты не справедлив к себе, – подбодрил его Николас.
Они были на вершине горы, предстояло спуститься в Коувтаун. Розовые, серебряные, золотые блики запрыгали на крышах домов, а огненный шар солнца медленно опускался в море. Пышное великолепие заката приглушило суету прошедшего дня.
– Элевтера, – мечтательно произнес Николас. – Свобода. Как красиво звучит!
– Да, – сказала Дезире, – здесь чувствуешь себя по-настоящему свободным. Вы согласны со мной?
– Свобода – понятие относительное, – предостерегающе заметил Патрик. – Можно жить во дворце, но дворец покажется темницей, если нет свободы духа.
– Ты совсем не изменился, – поддел Патрика Николас. – И остался таким же, каким был, когда мы учились в школе, мой друг. Я всегда говорил тебе, твое призвание – философия.
