Декабрь 1943 года. Дипкурьеры Георгий Костюченко и Николай Зайцев проделали длинный и сложный воздушный маршрут с пересадками: Москва — Тегеран — Каир — Гибралтар — Лондон.
Неделя проведена в Лондоне. Теперь предстоит морской путь в Мурманск. Прежде надо добраться до Глазго.
Поздно ночью отправился поезд Лондон — Глазго. В купе четверо: Георгий, Николай, наш дипломат и англичанка мисс Мэри из «Армии спасения». Ее задача — сопровождать дипкурьеров в Глазго и посадить на английский крейсер. Мисс Мэри отлично знает русский язык. Она рассказывает о Тургеневе, цитирует Лермонтова и Достоевского, Толстого и Козьму Пруткова.
— Вы все знаете! — удивился Николай.
Мисс Мэри была польщена, однако сказала гетевскими словами: «Я не всезнающа, но многое мне известно».
При всех достоинствах мисс Мэри в ее познаниях, однако, были неожиданные «белые пятна». Георгий буквально открыл ей «Хождение по мукам» и «Тихий Дон».
Мисс Мэри очень огорчилась, и, чтобы утешить ее, Георгий спросил:
— Вы хорошо владеете русским языком. Учились?
Англичанка помолчала, вздохнула, провела ладонью по лбу, словно что-то припоминая.
— Моя родина та же, что и ваша, — Россия. И зовут меня, если по-настоящему, не Мэри, а Мария, Мария Александровна. Я родилась на Неве. Накануне первой мировой войны родители уехали в Лондон, взяв меня с собой. Мы уезжали надолго, но не навсегда. Это наша семейная, сложная история. Пребывание в Англии слишком затянулось. К сожалению. И хотя мы живем неплохо, лучше, чем многие другие эмигранты, нас всех, как завороженных, тянет обратно к родным местам. Знакомые с детства места, наверное, сильно изменились. Не так ли?
— Наверное… Ленинград в блокаде, фашисты его обстреливают из орудий, бомбят. Как Лондон.
— Да, Петрограду так же трудно, как и Лондону. — Она спохватилась. — Вы извините, он для меня остался Петроградом, как в детстве.
— Ленинграду много трудней, чем Лондону. Там тысячи людей умирают от голода.
— Понимаю… Я не до конца ответила на ваш вопрос о русском языке и литературе. Ну, язык, конечно, изучила еще в детстве, а все остальное — это от матери, она преподавала литературу в гимназии, а здесь, в Лондоне, стала переводить русские книги на английский.
Мисс Мэри была рада побеседовать с русскими, все время о чем-то спрашивала: о музеях, знаменитых фамилиях, архитектурных памятниках.
Было поздно.
— Отдохните хоть немного, — предложил ей дипломат.
Мисс Мэри устало смежила веки и задремала.
Утром поезд прибыл в Глазго.
— Вы молодец, Мария Александровна, — сказал Георгий. — Почти всю ночь не сомкнули глаз, а так свежи и бодры.
Женщина улыбнулась уголками губ:
— Привычка. С тех пор как нас непрерывно бомбят мы научились бодрствовать по ночам.
На привокзальной площади их уже ждал автомобиль И через четверть часа все были в порту.
Густое, маслянистое море тяжело билось о пирс Ветер срывал с гребешков волн пену и швырял ее в лицо. Пена пахла мазутом. Новый порыв ветра. Мужчины успели увернуться, но мисс Мэри опоздала — ее лицо забрызгала пена.
Георгий достал из портфеля чистую салфетку.
— Благодарю. — Она вытерла лицо, протянула салфетку Георгию, но вдруг задержала.
— Я сама ее выстираю и возвращу вам чистой. По почте, конечно. Но куда?
— Мария Александровна, я сам приеду за салфеткой, точнее, не ради нее, а ради того, чтобы снова вас увидеть. Позволите?
Мисс Мэри назвала адрес.
— Запишите же.
— Я и так не забуду.
Мисс Мэри быстро направилась к катеру, плясавшему на волнах. Окликнула офицера на катере. Оттуда перекинули на пирс узенький мостик.
Вдали, на рейде, виднелась серая трехтрубная громадина крейсера. По мере приближения к нему крейсер все увеличивался в размерах, а катер становился все крошечней.
Долго пробивался катер к крейсеру, захлебываясь, отфыркиваясь, переводя дух. Наконец добрался. Волна качала его, как скорлупку, и грозила расшибить о стальной борт.
С крейсера спустили трап. Дипкурьеры поднялись наверх. Мисс Мэри и наш дипломат возвратились в порт.
Мощная, устойчивая палуба крейсера. Казалось, нет такой силы, чтобы ее хоть чуточку поколебать. Николай и Георгий стояли, широко расставив ноги для равновесия, как это делали на катере. Георгий подумал: «Качка мне не по нутру. Но такую махину, видно, не качнуть и большой волне. Отлично». Дипкурьеры слушали, что говорил помощник капитана. Слушали — и почти ничего не понимали. Тот заговорил медленней и отчетливей. Теперь понятно: перед ними помощник капитана мистер Джонсон. Со всеми вопросами обращаться к нему.
Помкэп позвал матроса («Он будет вашим стюардом») и распорядился проводить дипкурьеров в отведенную им каюту.
Матрос, крепыш лет двадцати, жестом пригласил: прошу. Железные трапы вели куда-то глубоко вниз. Потом — узкий стальной коридор, отсеки, переборки, снова трап. Матрос шел быстро, молча, не оглядываясь. Остановился возле двери, открыл ее и — по-русски:
— Добрый здоровя. Тебе тут — хорош.
— Спасибо. Нам приятно познакомиться с английским моряком.
Его лицо вдруг стало строгим.
— Я не англичанин, я шотландец.
— Разве это существенно?
— О, да! Очень существенно! — Потом улыбнулся: — Меня зовут Роберт. А ты?
— Я — Георгий, а он — Николай.
— Георг? Никола? У нас был король Георг.
— И Роберт у вас был. Поэт.
Шотландец просиял:
— Роберт Бёрнс! Знаешь?
— Знаю. Только по-русски. Слушай:
Последнее слово погрустневший Георгий произнес особенно четко, как настоящий англичанин.
Роберт раскрыл рот от удивления: он понял, о чем стихи! О любви, о девушке, о Мэри!
Матрос крепко пожал руку Георгию и Николаю. Дружба закреплена.
Дипкурьеры осмотрели свою каюту на корме. У правой переборки откидная койка. Слева — диван.
