Киваю.
– Приятно осознавать. Ты честен и благороден, Иоанн, это редкие качества. В моей школе, существуй она, ты был бы лучшим учеником, но басилевсом не стал бы: императору непозволительна слабость.
– Он должен предавать друзей?
Старик смущенно кряхтит.
– Я, собственно, имел в виду… Неважно! – Он машет рукой. – Ты прав, Иоанн! Если б совет старейшин существовал и я был его членом, то сказал бы сегодня: «Аксиос!»[7]
Георгий проходит к топчану, устраивается на привычном месте. Внимательно смотрит на меня.
– Ты рассказывал мне о людях, которых любил, но они умерли. Ты видишь в том злой рок и винишь себя. Зря. Все мы песчинки в руке Господа, только ему ведомы пути, которыми идем. Возможно, он предназначил тебя для великой цели, потому убрал преграды.
– Убив дорогих мне людей? Чем помешала ему Елица?
– А где б ты был, не случись нападения на языческое селение? Сидел бы в хижине и шил упряжь?
– Я и сейчас ее шью.
– Долго ли? Потеряв Елицу, ты стал княжичем, а после смерти брата – претендентом на княжеский стол. Я вижу в том руку Господа, он ведет тебя. Путь этот не торный, но человек не ценит того, что достается легко. Не печалься о близких своих: они получат воздаяние на небесах. Они были добры к тебе, Господь такого не забывает. Возможно, он хочет, чтоб ты стал басилевсом русов.
– Это невозможно.
– Отчего?
– Слишком многих придется убить.
– Иногда это нужно. Зато уцелевшие будут славить Господа.
– И проклинать убийцу.
– Как знать… Если б у тебя появилась возможность… Что б ты сделал, став басилевсом?
– Запретил бы рабство.
– А куда девать пленных врагов?
– Обменять на своих пленных.
– А ежели тех нет? Враг разбит в твоей земле?
– Отдать за выкуп.
– А если не выкупят?
– Оставить в своих землях. Женить на вдовах и пусть растят детей, которых осиротили!
– Вдруг они не захотят.
– Тогда… – Я сжимаю кулаки.
– Из тебя выйдет басилевс! – смеется Георгий.
– Мне им не бывать.
– Это ведомо только Господу.
– Еще я сделал бы так, чтоб пленных не было. Чтоб на страну мою не нападали. Чтоб все боялись ее могущества.
– Ты знаешь, как этого добиться?
Отрицательно качаю головой.
– Возможно, я помогу. Ты слышал о смоках?
– Немного.
– Что именно?
– Они огромные и свирепые, живут у рек и озер. Воруют скот у поселян, а когда их преследуют, плюются огнем. Потому их не трогают.
– Смока можно приручить?
– Вряд ли.
– Тем не менее это удавалось… – Он достает из сумки свиток и кладет на стол. – Читай!
Я разворачиваю пергамент. Георгий сдержал слово и обучил меня ромейскому, но текст дается с трудом – много незнакомых слов. Правда, смысл их понятен.
– Ты держишь в руках величайшую тайну Рима! – говорит Георгий торжественно.
– Ты открываешь ее рабу?
– С высокого соизволения, – улыбается он. – Удивлен? А теперь слушай! Изучая историю императоров, я пропадал в архивах и обнаружил там странный свиток на латыни. Я владею ей, как любой грамотный грек, потому прочел. Не сразу. Свиток был ветхим, с выцветшими буквами, но я не отступил. Содержание стоило того. Первым делом я удивился, но не тому, что узнал. Свиток хранился не там, где должно, поначалу я думал, что архивариус ошибся. Но потом сообразил… Человек, который подложил свиток в другое хранилище, хотел его спрятать – тайны не ищут в открытом доступе. Свиток лежал в дальнем углу, заваленный другими, только пытливый честолюбец вроде меня мог раскопать эту пыльную груду. Я понял, что открыл давнюю тайну. После чего положил свиток на прежнее место и постарался о нем забыть.
– Почему?
– Рим той поры не нуждался в смоках. Он успешно воевал с врагами, мысль о привлечении чудовищ никого не соблазнила бы. В то же время тайна есть тайна, и меня потихоньку удавили бы. Будучи в изгнании, я вспоминал о свитке. Это было возможностью получить прощение. В то же время я понимал: призрак удавки не исчез, она маячит надо мною. После разговора с тобой я решил: мне нечего терять. Я написал в Константинополь, и там откликнулись.
– Почему ты помогаешь мне?
– Потому что у меня появился друг. Я три дня ждал: придут ли за мной? Приготовил нож – я заказал его не случайно. Я стар, Иоанн, и не вытерплю каленых щипцов. Никто не пришел, и я понял: могу на тебя рассчитывать.
– В чем?
– Свиток «О власти» действительно существует, и я хочу передать его потомкам. Возможно, они окажутся умнее… Если свиток обнаружат здесь, то сожгут – эпарх труслив. Я отдам его тебе, а ты доставишь в свои земли.
– Как?
– На смоке.
Лицо мое, видимо, изображает изумление, потому что Георгий смеется.
– Ты мечтал о лошади, но смок лучше. За день он пролетает столько, что конному не пройти и в три дня. Смок защитит тебя от врагов, да и вряд ли найдется безумец, который отважится напасть.
– Мне позволят его приручить?
– В письме я писал: берусь найти человека, который это сделает. Из Константинополя прислали повеление и копию свитка на греческом. Эпарх пытался найти желающего сам, но даже храбрые воины, услыхав о задании, не соблазнялись наградой. Перед их взором стоял огнедышащий змей. Они не читали свитка и не знали, что смоков ловят новорожденными. Эпарх вынужден согласиться со мной. Тем более что о тебе он слышал.
– От кого?
– От меня. Наши беседы не остались незамеченными. Меня вызвали и задали вопрос. Я ответил, что распознал в рабе русского княжича и хочу вызнать о русах.
– Зачем ты соврал?
– Простого раба, распивающего вино с чиновником, услали бы в другое место – Рим не приветствует такие связи. Княжич интересен. Не настолько, как тебе думается. Эпарх огорчился, узнав, что ты изгой и не имеешь возможности вернуть княжество. Тебя нельзя использовать в интересах Рима. Продолжить беседы, однако, мне разрешили. Я сказал эпарху, что ты смышлен, но недалек и более всего на свете жаждешь вернуть удел. Это понятно и не вызвало вопросов. Я сказал: надо обещать тебе военную помощь, и ты согласишься обучать смока.
– Мне дадут войско?
– Не будь наивным. Рим умеет хранить тайны. Писец, который перевел свиток на греческий, уже мертв; та же участь ждет и тебя. Как только опыт удастся… Нам важно не опоздать.
– Летим со мной!
