— Мне бывает жалко просыпаться, — говорит она с сожалением, и ее сиреневые глаза мечтательно сияют.
— Но в твоем запредельном мире нет меня, — ворчу c притворной обидой.
— Неправда! Ты постоянно в моих снах. Только иной, похожий и совершенно не похожий на себя…
— Красавец, богатырь, герой?
— Дурачок, — ласково шепчет Асда. — Разве это главное?
Мне становится грустно: уж я-то никогда не буду таким, каким представляет меня в своих цветных загадочных снах моя любимая…
И вот наступила ночь, когда я впервые увидел сон, поистине сказочный при всей своей реалистичности. Но было ли это сном?
Меня навязчиво преследовал диалог с «призраком». Мысленно я то и дело возвращался к нему, придумывал все новые реплики свои и Кея. Мне все казалось, что, найдя нужные слова, я сумел бы убедить его, если бы снова представилась такая возможность. В тот вечер «разговор» был особенно долгим. Увлекшись, я с какого-то момента начал воспринимать его как реальность.
— Не внушает мне доверия твой друг, — говорил «призрак». — Опасаюсь тех, кто ведет двойную игру.
— Урм поступает так поневоле. Он вынужден жить под маской. Однажды и я упрекнул его в этом, а потом мне стало стыдно.
— Ты молод, Фан. Твой жизненный опыт невелик. Мне же есть с чем сравнивать. В истории Гемы были люди того же склада, что и Урм. Революционеры, исповедовавшие принцип: «цель оправдывает средства». Цели бывали и святыми, великими, а вот средства… В конце концов они брали верх над целями. На смену бескорыстию, приверженности идеалам приходили жажда власти, а затем стремление удержать власть, опять-таки, любой ценой. И то, что задумывалось как царство свободы, становилось всеобщей тюрьмой.
Кей говорил не тем суховатым, официальным тоном, который неприятно задел меня при нашей первой встрече, а доверительно, свободно, на «ты», словно давно знал меня и испытывал ко мне симпатию. За грубыми чертами его лица угадывалась доброта…
— Но Урм, действительно, не такой! — с жаром воскликнул я.
— Да, пока не такой. Он искренен в стремлении принести космополитянам свободу. Готов сознательно пожертвовать жизнью. Ненавидит тиранию.
— Вот именно!
— Но и те революционеры на первых порах были «не такими». Их перерождению предшествовала и способствовала «двойная игра», подобная той, что ведет Урм. Сперва с врагами, затем с друзьями и, наконец, с самими собой. Ведь любой диктатор, и Лоор не исключение, оправдывает себя «великими целями», хотя они диаметрально противоположны провозглашенным вначале.
— Значит, человек неизбежно перерождается?
— Я имел в виду людей определенного склада. Ты к ним не принадлежишь.
— Откуда вы знаете? — буркнул я смущенно.
— Мы не вмешиваемся в ваши дела, однако наблюдаем за вами.
Я рассмеялся, хотя было не до смеха.
— То-то у нас ловят агентов Гемы!
— Их как раз и нет. Мы не нуждаемся в агентах.
— Подглядываете в замочную скважину?
— Нам приходится это делать по необходимости, — признал Кей.
— Вы оправдываетесь совсем как Урм, даже его словами!
— Разве дело в словах? Своим незримым присутствием мы никому не вредим, а помочь можем.
— Не вмешиваясь? Странная помощь…
Кей опустил мне на плечо тяжелую руку, и я вздрогнул, потому что не ожидал этого от «призрака».
— Мы могли бы приобщить тебя к нашему коллективному разуму.
— Я не уверен, что нам от него будет польза.
— И зря. В нашем обществе интеллектуальный потенциал каждого сделался достоянием всех. Осуществилась мечта философов о гармонии между личностью и обществом. Равенство стало возможным!
Едва ли Кей был склонен к пафосу, но с какой же гордостью произносил он эти слова!
А мной овладел дух противоречия:
— Какое может быть равенство между глупым и умным!
— Но ведь человек не виноват, что глуп. Таким уж он родился. И умный не вправе поставить себе в заслугу свой интеллект.
— Выходит, формула «от каждого по способностям, каждому по потребностям» не так уж плоха? — спросил я с подковыркой.
— А кто говорит, что плоха? Такими-то формулами Лоор и завоевывал популярность, — парировал Кей. — Только задача эта, при всей своей привлекательности, не имеет решения.
— И у вас тоже?
— Мы избрали другой путь: уравняли способности людей.
— У одних повысили интеллект, у других понизили?
— Нет, всех подняли до интеллектуального уровня гениев.
Я был обескуражен.
— Но ведь это могло привести к всеобщей унификации не только способностей, но и вкусов, интересов, склонностей, словом, к унылому единомыслию!
— Думаешь, появились миллионы гениальных инженеров и ни одного гения-врача? — добродушно усмехнулся Кей. — Ну нет, каждый утверждает свою гениальность в той сфере, которая ему по душе. И каждый мыслит по-своему, но одинаково эффективно.
— Эффективность мышления… Это что-то новое!
— В нашем коллективном мозгу сопоставляется множество мнений, порою исключающих друг друга. Эффективность мышления состоит в их обобщении, синтезе оптимального варианта.
— И вам удается примирять непримиримое? — спросил я недоверчиво. — Или все сводится к подчинению меньшинства большинству?
Кей снова усмехнулся.
— Между прочим, чаще бывает право не большинство, а меньшинство!
— Так ведь можно оправдать Лоора и кучку его приспешников! — возмутился я.
— Диктатура не в счет, — поморщился Кей, — она-то как раз опирается на «большинство». «Да здравствует великий Лоор!» это разве выкрикивали фанатики-одиночки? Нет, я говорю о демократическом обществе. Так вот, истина озаряет сначала немногих. И лишь затем ее постигают все. Решение у нас считается принятым, если нет ни одного несогласного с ним человека.
— Но ведь споры могут продолжаться бесконечно!
— Коллективному мозгу присущ ускоренный отсчет времени. Да и спорить не с кем: в это время все объединены в сверхличность, для которой не существует вкусовщины, амбиций, упрямства. Единственный критерий — целесообразность.
— А как же мораль?
— То, что противоречит морали, не может быть целесообразным. Коллективное сознание опирается на правовые акты и этические нормы, — пояснил Кей. — Но не хочу сказать, что все у нас идеально, что мы достигли того, к чему стремимся. А если бы это произошло, то худшей беды нельзя и придумать: наше общество превратилось бы в замкнутую систему. Надеюсь, так не случится, и мы сохраним в себе вечное стремление к совершенству…
Я молчал. «Призрак» не торопил меня.
— В условиях Гемы ваш… коллективный разум… может быть, очень даже хорош… — сказал я наконец, — но нам он не подходит.
