поблагодарив за гостеприимство и потрясающий обед. Но сам знал, что упустил свой шанс на лучшую жизнь.
Пэм вернулась из Англии за пару дней до Рождества 1971 года. И я, решив поставить вопрос ребром, купил обручальное кольцо с бриллиантом. В то время, что бы ты ни хотел приобрести, в Бюро на всё имелись связи. И фирма, которая продала мне кольцо, была благодарна ФБР за раскрытие кражи драгоценностей и предоставляла агентам значительные скидки.
По льготной цене мне удалось осилить камень в одну целую с четвертью карата. Но я решил, если положить его на дно фужера с шампанским, Пэм не только подумает, что я невероятно умный, но и примет за бриллиант в целых три карата. Я повёл Пэм в итальянский ресторан, расположенный на Эйт-Майл-роуд, недалеко от ее дома, и решил, когда она выйдет в туалет, бросить кольцо ей в фужер.
Но Пэм так и не поднялась из-за столика. Я пригласил ее туда же на следующий день, но с тем же результатом. Мне следовало бы преклоняться перед нею — ведь к тому времени я провел столько долгих часов, наблюдая за объектами, когда невозможность выйти из машины, чтобы справить нужду, становится просто профессиональным бедствием. А может быть, я получил знак свыше, что все еще не готов к браку.
Следующий день был кануном Рождества, и мы собрались в кругу ее семьи. Наступил момент — теперь или никогда. Мы пили ее любимое «эсте спуманте».[14] Наконец Пэм вышла на кухню. А когда вернулась, устроилась у меня на коленях и мы чокнулись. Если бы я не успел ее остановить, она бы проглотила кольцо. Тем и кончилась моя затея с тремя каратами: Пэм просто- напросто не заметила кольца. А я подумал, не знак ли это опять. Но важно было то, что «сцену допроса» я успел подготовить: окружил Пэм родными, которые во мне души не чаяли, и, лишив всякого выбора, вынудил сказать «да». Свадьбу мы назначили на июнь. На втором году службы многих холостых агентов направляли в Чикаго или Нью-Йорк, полагая, что тамошние тяготы легче снести им, чем семейным ребятам. Я не высказывал особых пожеланий, и меня направили в Милуоки, что на первый взгляд показалось совсем недурным, хотя я там никогда не бывал и понятия не имел, где находится этот город. Я переехал туда в январе, обустроился, а Пэм собиралась присоединиться ко мне после свадьбы.
Жилье я нашел в многоквартирном доме на Джуно-авеню, поблизости от Норт-Джексон-стрит, где в федеральном здании располагалось местное отделение Бюро. Потом я понял, что совершил тактическую ошибку: что бы ни случилось, реакция была одна: «Вызовите Дугласа. Он живет отсюда всего в трех кварталах».
Еще до моего приезда женщины в конторе прознали, кто прибывает: один из двух холостых агентов отделения. И в первые недели соперничали за право печатать мои доклады — каждой хотелось находиться рядом. Но постепенно распространился слух, что я обручен, и ко мне, как к пустому флакончику из-под дезодоранта, сразу потеряли интерес. Атмосфера в отделении Милуоки походила на ту, что царила в Детройте, но была, пожалуй, похлеще. Моим первым старшим специальным агентом оказался Эд Хейз, которого в конторе прозвали Быстрым Эдом. С красным как свекла лицом (вскоре после отставки он умер от гипертонического криза), он был суетлив и ни секунды не сидел на месте, щёлкал пальцами и на всех покрикивал:
— Вон из конторы! Выметайтесь вон!
— Куда мне деваться? — пытался возражать я. — Я только что прибыл. У меня ни машины, ни дел.
— Меня это не интересует! — рявкнул Эдди в ответ. — Вон из конторы!
И я ушёл. В те дни, зайдя в библиотеку или прогуливаясь по прилегающей к отделению Висконсин- авеню, нетрудно было наткнуться на читающих или глазеющих на витрины агентов, которые не знали, чем бы заняться. Тогда у торговца, с которым Бюро поддерживало связи, я купил очередную машину — «форд торино». Следующим нашим старшим специальным агентом стал переведенный из Литл-Рока, штат Арканзас, Герб Хокси. Для него, как для всякого ССА, одной из главных забот и большой головной болью был набор рекрутов. И, прибыв к нам, Хокси сразу оказался на мушке: местные отделения Бюро как раз получили месячную квоту на агентов и внештатных сотрудников. Хокси вызвал меня в кабинет и заявил, что я буду отвечать за набор. Такая работа обычно поручалась холостому сотруднику, поскольку предполагала частые разъезды по штату.
— Но почему я? — на моем лице отразилось искреннее недоумение.
— Потому что предыдущего парня пришлось отсюда выкинуть в двадцать четыре часа, и ему ещё повезло, что он вовсе не сгорел.
Наборщик ходил по местным школам и агитировал девушек поступать в ФБР на канцелярские должности. Тогда Гувер был еще жив, а при нем в Бюро не терпели женщин-агентов. Парень задавал вопросы из заранее заготовленного списка, среди которых был и такой: «Девственница ли вы?» Если девушка отвечала «нет», он назначал ей свидание. Родители возмутились и начали жаловаться, и ССА вышиб его вон.
Я принялся гоняться за рекрутами по всему штату, и вскоре у меня их было вчетверо больше квоты. Оказалось, что я сделался лучшим наборщиком в стране, и это вылилось в серьезную проблему: меня не хотели переводить на другую работу. Когда я заявил Гербу, что больше не желаю заниматься набором, не за тем, мол, я поступал в ФБР, чтобы возиться с кадровыми делами, он пригрозил, что посадит меня на гражданские права и тогда придется расследовать обвинения офицеров полиции в грубом обращении с подозреваемыми и случаи дискриминации меньшинств. В Бюро «гражданские права» не слишком жаловали, и я решил, что за хороший труд такая награда — не самая лучшая. И решился предложить сделку. Я дерзко заявил Хокси, что готов и дальше поставлять ему большое число рекрутов. Но в обмен он назначит меня своим первым помощником или заместителем, предоставит право пользоваться машиной Бюро и даст рекомендацию для Администрации содействия правоохранительным органам (АСПО), чтобы та выделила мне средства для завершения образования. К тому времени я уже понял, что, если не собираюсь кончить карьеру простым оперативником, мне требуется магистерская степень.
В отделении ко мне стали относиться с подозрением. Ведь каждый, кто хотел стать слишком образованным, должен быть не иначе как ярым либералом. А в Висконсинском университете в Милуоки, где по вечерам и выходным я начал посещать магистратский курс педагогической психологии, восприняли совсем наоборот. Профессора с подозрением косились на агента ФБР, а я, в свою очередь, не слишком терпел тактильную чушь, которая развелась в психологии («Джон, откройтесь своему соседу и расскажите, кто есть на самом деле Джон Дуглас»). Однажды мы собрались в «кружок». Кружки были очень популярны в те дни. Постепенно до меня дошло, что никто не желает со мной разговаривать. Я попытался вклиниться в разговор — никто не ответил. Тогда я не выдержал:
— Вы что, ребята?
Оказалось, что у меня из нагрудного кармана пиджака торчала ручка металлической расчески, а они решили, что это антенна; что я записываю занятие и передаю в штаб-квартиру. Граничащее с паранойей самомнение таких людей никогда не переставало меня поражать. В начале мая 1972 года в собственном доме в Вашингтоне мирно, во сне, скончался Джон Эдгар Гувер. Телетайпные сообщения полетели из штаб-квартиры во все региональные отделения. В Милуоки нас вызвали к ССА, и тот сообщил новость. Хотя Гуверу было к восьмидесяти и его окончательно скрючило, никто не представлял, что он может уйти из жизни. Но король умер, и мы гадали, откуда возьмётся новый король. На должность действующего директора был назначен помощник генерального прокурора, сторонник Никсона, Л. Патрик Грей. Поначалу он пользовался популярностью, хотя бы потому, что наконец разрешил женщинам работать специальными агентами. Но лишь до того времени, пока методы его правления не вошли в противоречие с нуждами Бюро.
Через несколько недель после смерти Гувера я занимался набором рекрутов в Грин-Бей, когда туда мне позвонила Пэм. Она сказала, что священник желает встретиться с нами за несколько дней до бракосочетания. Я был уверен, что он надеется обратить меня в католицизм и заработать несколько лишних очков у своего церковного начальства. Но Пэм была верной католичкой и слушала все, что говорили ей пастыри. И я был уверен, что, если не сдамся добровольно, она с меня живого не слезет. Мы вместе приехали в церковь Святой Риты, но к священнику она пошла одна. Мне это напомнило полицейский участок в Монтане в мою бытность студентом колледжа. Тогда нас развели в разные кабинеты, чтобы по отдельности выслушать наши рассказы. Я не сомневался, что Пэм со священнослужителем строят план
