человечества. Словно им предстояло вынести приговор: светить или не светить огоньку жизни в кромешной тьме космической ночи.
Ощущение причастности к судьбе горстки людей, которая одна только может спустя многие поколения возродить человечество и дать ему новый шанс на будущее, неожиданным образом сблизило их. И казавшаяся такой стойкой неприязнь отступила на задний план, как нечто мелкое, поверхностное, несущественное…
— Ложитесь-ка спать, — с несвойственной ему мягкостью предложил Кей. — Будем дежурить по очереди, я первый. Через четыре часа разбужу. Согласны?
— Ну что ж, попробую заснуть. Только вряд ли из этого что-нибудь получится.
— Постарайтесь.
Ночь сконцентрировала звуки, которые днем почти не привлекали внимания.
Теперь же они казались зловещими. «Хеу-йа-а… хеу-йа-а…» — доносилось издали. И как будто в ответ, с другой стороны: «ули-ули-ули… ули-ули-ули…» Потом послышался продолжительный треск, точно разрывали длинную полосу пересохшей ткани.
Кей, с лучевым ножом в руках — их универсальным оружием — всматривался в темноту. Хотя они до сих пор не встретили сколько-нибудь крупного зверя, хищники на Геме, возможно, водились, и нужно было остерегаться внезапного нападения. Правда, чем больше и совершеннее организм, тем губительнее действует на него радиация. Но метаморфозы, которые могли произойти за эти сто пятьдесят лет в животном мире, нельзя было предугадать: в эволюционной кривой не исключены непредвиденные разрывы, и кто знает, появлением каких монстров они чреваты…
Во время наблюдений с Базы ни разу не удалось обнаружить признаки животной жизни. Но это вовсе не означало, что ее нет. Всю поверхность суши, за исключением горных хребтов и пустынь, занимавших сравнительно мало места и к тому же непригодных для обитания, покрывала растительность. Послойные фильтры позволяли фотографировать и сквозь ее толщу, однако экспозиция была длительной и фиксировались лишь неподвижные объекты, а все то, что движется, на снимках, да и при визуальном наблюдении с накоплением энергии световых лучей, оставалось невидимым.
В том, что животные все же сохранились, сомнений уже не было: несколько раз им попадались маленькие злобные существа — минизавры, как окрестил их Корлис. Карликовые чудовища не имели аналогов в зоологическом атласе, чудом оказавшемся на Базе: видимо, кто-то из сотрудников обсерватории, интересуясь животными, захватил его на орбиту. А Корлис оказался бы плохим планетологом, если бы не перенес в свою тренированную память содержание атласа.
Когда в зыбком свете звезд Кей увидел на краю расчищенной днем поляны бурую тушу с двумя парами свирепо сверкавших глазок, он не испугался, не испытал отвращения, а лишь мысленно оценил массу животного, оказавшуюся не такой уж большой, и разделявшее их расстояние. Лишь после этого космокурьер почувствовал нечто похожее на изумление.
Несмотря на кажущуюся неуклюжесть, монстр возник бесшумно. Интуитивный импульс заставил Кея бросить взгляд в его сторону. Взгляд, который можно было бы счесть случайным, если бы «случайность» не повторялась множество раз. Кей от природы обладал чувством, предвосхищающим опасность, и полагался на его безошибочность, как полагаются на остроту зрения и слуха.
Несколько мгновений они смотрели друг на друга, глаза в глаза, затем чудовище исчезло так же бесшумно, как и появилось.
А Корлис все не мог заснуть. Он ворочался, не в силах снять напряжение и поневоле прислушивался к доносившимся снаружи многоголосым звукам.
Исчезновение Инты все более угнетало его, усиливая и без того невыносимое притяжение Гемы добавочной физически ощутимой тяжестью.
Пожалуй, впервые с момента высадки Корлис осознал, как слабо подготовлена экспедиция, от скольких неучтенных случайностей зависит успех дела. Ему было известно, что Кей с самого начала возражал против разведывательного спуска на Гему, считал его авантюрой. И согласился на него лишь под давлением Горна.
Корлиса возмутило неприятие его проекта. Он искренне считал, что причина в ограниченности космокурьера, который не в состоянии оценить значение экспедиции для будущего людей. Возникала даже мысль: а так ли уж смел Кей, не струсил ли он? И эта мнимая трусость прославленного космопроходца возвеличивала Корлиса в его собственных глазах, раздувала эйфорию, добавляла уверенности.
Так что же, Кей прав, и экспедиция на Гему — непоправимая ошибка, поспешный непродуманный шаг? Корлис и сейчас не мог согласиться с такой оценкой своих действий. Ведь вопрос стоял так: сейчас или никогда! На подготовку экспедиции не было времени, да и ограниченность средств дала о себе знать.
Он стоял на том, чтобы вопрос решили в пользу «сейчас». И тем самым взвалил на себя всю тяжесть ответственности, не собираясь, как получилось в действительности, разделить ее с Кеем.
Нет, иного выхода все равно не существовало. В развитии их микроцивилизации не могло быть устойчивого прогресса: слишком малым они располагали. И это малое продолжало таять с каждым годом. Насколько удавалось, восстанавливали, переделывали, приспосабливали, экономили на всем, проявляя чудеса предприимчивости. А положение ухудшалось и ухудшалось…
Замкнутая система — вот что представляла собой База вместе со станциями-сателлитами. В замкнутых же системах неизбежно угасание. Приговор был вынесен с самого начала, полтора века назад, но отсрочен. Пока шло развитие Базы за счет пристыковки станций, наблюдалась даже видимость прогресса. Однако затем начался неизбежный спад.
Корлис первым — по крайней мере, так ему казалось — уловил этот злосчастный перевал и понял, что если в ближайшие же годы не приобщиться к ресурсам Гемы, то будет поздно. Тогда он и стал добиваться посылки экспедиции.
Сигнал бедствия пришелся в самую пору, послужив решающим аргументом.
«Как видишь, выбора не было, — успокаивал себя Корлис. — Смертельный риск лучше медленного умирания, потому что он дает нам надежду».
Четыре часа прошли без сна. Ничего нового Корлис так и не придумал, но, проанализировав уроки прошедшего дня, пришел к неутешительному для себя выводу, что на Геме от космокурьера куда больше проку, чем от ученого…
— Отдохнули? — заглянул в палатку Кой. — Тогда поменяемся. Посплю часок-другой.
Поеживаясь от предутренней свежести, Корлис выбрался наружу. Начинало светать. Звезды пригасли, небо неравномерно бледнело. С одной стороны оно было еще плотным, густого черно- фиолетового цвета, в искрах звезд, а с другой становилось все более прозрачным. Казалось, кто-то могучий приподнял край небосвода, и темнота, смывая звезды, отхлынула к противоположному концу. Миг, и под пальцами великана вспыхнула заря. Она затопила горизонт, окрасив его пурпуром. И вот уже показался краешек пылающего диска — это всходил Яр…
Корлис стоял потрясенный. Губы шептали что-то нечленораздельное, из глаз струились слезы. Новое, острое чувство собственной причастности к происходящему охватило ученого. Это для него, единственного зрителя, развертывалась величественная феерия. Для него ночь сменялась днем. Он осознал себя частицей Гемы, ее блудным сыном и ощутил сыновнюю любовь ко всему, что было вокруг. Нет, не во враждебный мир ринулись они очертя голову — вернулись в свой отчий дом.
Очнувшись, Корлис бросился звать Кея. Но тот уже спал, крепко и безмятежно.
6. Волны Беслера
После завтрака Кей долго и, казалось Корлису, бесцельно ходил вокруг палатки, затем положил рядом оба энергоскафандра и принялся расчленять их.
— Что вы делаете? — с недоумением спросил планетолог. — Теперь не восстановить!
— Все равно они больше не понадобятся.
— И поэтому вы их ломаете?
— Ломаю? О, нет! Они еще послужат.
