распоряжении генератор триангулярного поля напряженностью в тысячи «солей».
Преземш заговорил неожиданно жестко:
— Словом, человек превратился в единицу физической величины. «Мавр сделал свое дело, мавр может уходить», так что ли? И ты даже не поинтересовался его дальнейшей судьбой?
— Не до того было, — попробовал оправдаться Великий Физик.
— Эх, Павел, — с горечью сказал Седов, — люди всегда оставались для тебя на втором плане. — Вот и Соль, уже отработанный материал, да?
— Говорю тебе, был занят! — На этот раз в голосе ученого преобладало раздражение. — Кстати, ты тоже мог бы позаботиться о нем. Почему же не позаботился?
Преземш мучительно покраснел.
— Замечание справедливо. Я не имею морального права осуждать тебя, потому что сам поступил не лучше…
Эти слова подействовали на Великого Физика сильнее, чем упрек.
— Чего уж там, Абрагам… Действительно, неладно получилось. Но, поверь, я заглажу вину. Вот сейчас закончим эксперимент, и сразу же займусь Солем.
Обещаю тебе. Ну, по рукам?
Седов облегченно рассмеялся.
— Уникум ты, Павел. Почище, чем Соль!
— Мы с тобой заговорились, — произнес Великий Физик озабоченно. — Нам пора, пойдем.
Они перешли в примыкающую к кабинету лабораторию. В первый момент Седов решил, что она пуста. Однако, приглядевшись, он различил в глубине помещения двухметровую полупрозрачную пирамиду. Рассеянный свет бестеневых поликогерентных ламп скрадыва л ее очертания.
— Что ты задумал? — подавляя тревогу, спросил Преземш.
— Сейчас узнаешь.
— Скажи, эксперимент опасен?
— В определенной мере.
— Зная тебя, нетрудно догадаться…
— Держи свои догадки при себе, Абрагам! — перебил Великий Физик.
— И все же…
— Я вправе распоряжаться собственной жизнью.
— Подожди, Павел, — попросил Седов. — Я хочу перед тобой исповедаться.
— Другого времени не нашел?
— Его может и не оказаться.
— Говори. Но ни одного лишнего слова!
— Знай, что я всю жизнь тебе завидовал.
— Ты? Мне? — изумленно воскликнул Великий Физик. — Не верю! Это тебе, баловню судьбы, можно позавидовать. Блеску твоей жизни…
— Мишуре!
— …Круговороту событий, в центре которых ты неизменно нахо-дишься.
В твоих руках…
— Ошибаешься, Павел! Роль политика в нашем упорядоченном мире ничтожна! К счастью, прошло время закулисных интриг, столкновения партийных интересов, борьбы фракций. Тогда, действительно, роль личности в истории была неадекватно велика. Хитрый и беспринципный политик мог спровоцировать революцию, вспышку национализма, государственный переворот. Но сейчас все это выглядит дикостью. Созданный нашими прадедами механизм общественных отношений напоминает корабль, в котором нет капитанского мостика. Он самоуправляем. И от капитана, неважно, что его именуют Преземшем, практически ничего не зависит. Поверь, я лишь непременный элемент протокола, свадебный генерал, — было в старину такое ироническое выражение…
— Прошлый раз ты сравнивал себя с английской королевой, — едко сказал
Великий Физик, расценивший слова Преземша как своего рода кокетство.
— Зачем же так… — огорчился Седов. — Поверь, Павел, тысячи людей могли бы с успехом меня заменить. Тебя же не заменит никто.
— К чему ты клонишь?
— Проведи эксперимент на мне. Жизнь самого высокопоставленного политика — ничто по сравнению с жизнью такого ученого, как ты. Доверь мне это, и я буду считать, что родился не зря!
Великий Физик был растроган, но в еще большей степени обескуражен.
Казалось бы, он, как нельзя лучше, изучил школьного друга. Считал, что за прошедшие десятилетия и сам Седов, и его ровный характер изменились мало.
Абрагам так и остался скромным, отзывчивым, далеким от импульсивности, словом, приятным во всех отношениях человеком. Он никогда не рвался к власти и был облечен ею вопреки собственным устремлениям.
Ограниченность его ума, которую Преземш сознавал, с лихвой компенсировалась прирожденной осторожностью, взвешенностью решений. Недаром он любил повторять древнюю поговорку: «Семь раз отмерь»…
И вдруг такое внезапное предложение! Ни колебаний, ни расспросов, ни сомнений, как будто этот акт самопожертвования Абрагам готовил всю жизнь…
Великий Физик не дал выхода своей растроганности. Напротив, нарочито сухо, не оставляя надежды, сказал:
— Что за выдумки, Павел! В чем угодно готов пойти тебе навстречу, только не в этом. Уступив, я перестал бы уважать себя.
Седов натянуто улыбнулся.
— Ну, как знаешь…
— Не будем больше терять времени, хорошо? — потеплевшим голосом произнес
Великий Физик. — Сейчас я войду внутрь пирамиды и через несколько мгновений окажусь на Земле- 2. Пожелай мне по русскому обычаю…
— Представляю, какой Сезам раскроется перед тобой, — вздохнул
Седов.
— Ничего-то ты не представляешь… Да и я тоже! Ну, обнимемся на прощание?
— Ни пуха, Павел!
— К черту!
Великий Физик переступил порог пирамиды и в призрачном свете поликогерентных ламп показался Седову бесплотным, проницаемым для взгляда, зыбким, словно тень на колеблемой ветром занавеси. Вот эта тень коснулась клавиатуры пульта, сгустившись, легла на нее…
И… ничего не произошло.
— Не понимаю, Абрагам! Этого не могло быть!!! — вскричал ученый, и такое пронизанное отчаянием недоумение было в его голосе, что Седов, не раздумывая, ворвался внутрь пирамиды и прижал голову друга к груди.
— Успокойся… Успокойся…
— Взгляни на дисплей компьютера! Аркпредит положителен… Сходимость интегрального комплекса вплоть до микропараметров… В чем же тогда дело? В чем?! Что ты на меня уставился? — ни с того, ни с сего рассвирепел Великий
Физик. — Радуешься моей неудаче?
Седов обиженно отстранился.
— Как ты мог подумать…
— Прости, Абрагам, сам не знаю, что говорю…
— Ладно, сочтемся! Скажи лучше, ты специально застегиваешь пиджак на левую сторону?
— Издеваешься надо мной? — снова вспылил Великий Физик.
— А где твоя алмазная ветвь?
— На месте, где же ей еще быть! — буркнул ученый, нащупывая знак нобелевского лауреата. — Что
