Алла Дымовская
Наледь
Порой колокол раскачивает звонаря.
I
Яромир спрыгнул с подножки рейсового автобуса. К своей досаде и постороннему злорадству зрителей, прямо в маслянистую осеннюю грязь. По колено — не по колено, все же ботинки его потонули, набрали через край изгаженной мазутом жижи. С небес сыпал мелкий дождичек, в малороссийском простонародье именуемый неказистым словом «мыгычка». Яромир натянул по самые брови плотный брезентовый капюшон походного дождевика-ветерана. Из-под нависшего над глазами козырька огляделся уже украдкой по сторонам. Все было правильно. Рядом с обочиной, вкопанный криво, утвердился столб, а на нем табличка с указателем, проржавевшим от неухоженности. Указатель гласил:
«ГОРОД ДОРОГ — 5 КМ».
Сверху, на конусовидной оконечности столба, сидела полевая галка-побирушка, искала под крылом блох.
То-то пялился на него скуластый автобусный водила, немилосердно отравлявший воздух кабины презлостным перегаром, да и остальные пассажиры тоже глазели без стеснительности. Подумаешь, нашли невидаль! Как только сообщил о пункте своего назначения, тут же и вылупились. Бабки в платках, замшелые дедки, воняющие прелым потом толстые тетки, даже сопливые серолицые ребятишки. А шоферюга на прощание так осклабился, выставив на обозрение сизый, корявый строй железных зубов- зубищ, что Яромир почувствовал и легкую обиду. На себя бы посмотрел, перевозчик уездных душ, между прочим, живых, и вообще, граждан! Все нипочем. Постановление, вошедшее в силу первого января и уже получившее в народе прозвище «Новый год на сутках», железнозубого шофера явно не касалось. Эх, провинция! Затем и ехал. Яромир проводил нерадостным взором покинувший его автобус, теперь как бы утекавший в серебристо-мутную даль. Дальше предстояло, видимо, идти пешком пять километров.
Дорога, вопреки его ожиданиям, оказалась легкой. Хорошая грунтовка, ничуть даже не разбитая, наверное, путешествовали ею редко, но содержали в отменном состоянии. Вообще-то сие обстоятельство показалось Яромиру довольно странным. Коли в конце дороги живет-поживает городок, пусть и небольшой, должны же быть на безлюдной грунтовке хотя бы признаки движения, если не автотранспорт как таковой. Впрочем, не ему судить. Может, в город вел другой, сторонний путь, покороче и поудобнее, о котором Яромир не знал и оттого не воспользовался.
Пока же шагал он под надоедливым дождичком-«мыгычкой», ботинки его на ходу растеряли воду, внутри чавкала одна лишь неприятно-липкая грязь. Ничего, доберется до места, сменит и обувь, и носки. Запас в рюкзаке имеется. А и рюкзак удобный, хотя взятый у полуприятеля в долг, — дали, чего не жалко. Однако плечи нигде не трет, старые, штопанные местами лямки, кажется, настолько сделались привычны к человеческому телу, что уже стали как бы его частью и продолжением.
Опять его рука потянулась к внутреннему глубокому карману дождевика, опять на свет была явлена разноцветная газета, опять Яромир с недоверием принялся читать, теперь в такт шагам, получалось, будто нараспев. Сто раз одно и то же, до дыр, на последней полосе, вот и нынче объявление не изменилось. А чего он ждал?
«Приглашаются на работу все желающие. Кирпичному заводу требуются специалисты. Инженерных квалификаций — без ограничений. Достойная оплата и комната с удобствами гарантируются. Предпочтителен скромный стаж». И далее адрес: «Смоленская область, город Дорог. Обращаться в управление по прибытии».
Яромир и прибыл. Выбирать ему все равно было не из чего. Средства на поездку и те пришлось одолжить с великими трудами. Несведущий и праздный люд утверждает, Москва — город больших денег, но у кого ни спросишь хоть три копейки в долг, так нету. Мол, иди работай. Это, конечно, верно, только до работы еще доехать надо. С другой стороны, просил бы не три копейки, а, скажем, тысячу, да не рублей, иностранной валюты, глядишь, дали бы. Потому как, тысячу берут на серьезное дело, и оттого вернут беспременно, три же копейки — баловство, на пиво, и значит, прости-прощай. Неужто, однако, его друзьям-приятелям, а некоторые с самого детства, три эти копейки столь уж трудно было просто подарить? Чуть ли не вымаливать пришлось. Нет, не верно. Яромир внезапно и впервые понял — они не хотели его отпускать. Блажь, старорежимное подвижничество, хождение в народ, разве в столице мало дел? Для хорошего инженера с дипломом, тем более если деньги не главное. Хватало бы на жизнь. Но дальше оставаться в одном городе с воспоминаниями и, что значительно хуже, возможностью встречи его с бывшей, сбежавшей полгода назад женой, было смертельно невыносимо. Он бы спился неизбежно, да и начинал уже.
Лес по краям грунтовки заметно поредел. Теперь не глухая чащоба, будто наступавшая со всех сторон, норовя зажать проезжий путь в тиски, выдавить из себя, как чужеродное тело, а подлесок, вперемешку с низкорослым кустарником, даже веселенький местами, несмотря на хмару и дождь.
Странное все же объявление. Как и название места назначения. Город Дорог, ну что это такое? И в каком слоге ударение, непонятно. Вообще-то, ехал он наудачу. Вдруг и специалистов набрали, давным- давно, больше не требуется. Хотя, в газете ясно сказано — без ограничений, но, возможно, исключительно ради рекламной приманки. Впрочем, не такая уж это синекура, богом забытый провинциальный заводишко, вряд ли у ворот его нынче стоит плотная очередь из жаждущих кирпичной карьеры маститых инженеров.
Сообщить заранее о приезде или для начала узнать, что и как — условия, оклад и гарантированные комнатные удобства, — Яромир не смог, правда, не слишком и старался. С одной стороны: кроме скудного адреса, объявление ничего не сообщало о потенциальном работодателе. С другой: городок на развернутой, подробной карте Смоленской области определенно значился, стало быть, имелся в наличии.
Яромир все же предпринял единственную попытку, разумную даже не для здравого человека, и позвонил в справочную службу, платную, между прочим. Вежливая девушка мучила его недолго. Расспросив, что надо, спустя минуту выдала. Нет, не номер телефона кирпичного заводоуправления, а точно такой же справочной, только в пресловутом городе Дорог. «Набирайте двенадцать нолей, — вот что сказала и, кажется, сама не поверила, потому на всякий случай повторила: — Да, двенадцать! Чего не бывает!» После поблагодарила, спросила, не требуется ли услуг еще, и, выслушав отказ, повесила трубку, оставив при этом Яромира в совершеннейшем, растерянном недоумении. Он даже подумал, не розыгрыш ли? Но двенадцать нолей набрал, настолько одурел от неожиданности. И удивительное, знаете ли, дело. Гудки пошли. Равномерные. Свободные. Полнокровные. Проблема заключалась лишь в том, что на другом конце никто так и не ответил, хотя соединение продолжалось не менее пяти минут. Потом Яромир, рассердившись, шваркнул в сердцах переносной телефонной трубкой об угол дивана, пес с вами! Жалко, разбил хороший и безвинный аппарат, но и злость прошла. В самом деле, чего это он? Решил ехать, так вперед. Нечего искать оправданий для промедления.
Теперь вот, марширует по грунтовке. Впереди дорожка, а вокруг кусты. Подожди немножко… И что дальше? Кусты, кстати, кончились. А началась живая изгородь. Тоже веселенькая. Несмотря на трухлявый вид, сильно пожелтевшие пятнистые листочки оплетавшего каркасную проволоку плюща и очень неравномерную сквозную прозрачность. Зато не изгородь, загляденье — настоящие вологодские кружева, или, скорее, испанские, или даже брабантские, Яромир не слишком разбирался. Крупные, как бы разноцветные блонды, ни один кусок не похож на соседний орнаментом, искусный мастер постарался, должно быть. В русской глубинке их испокон веков немало, доморощенных Кулибиных, Левшей и Мичуриных, стоит ли удивляться?
Грунтовка, тем временем, плавной лентой внесла его в город. Тут же Яромир узрел и придорожный
