коренной. Конечно, не во всякой провинции жалуют столичных жителей, но и таиться он не собирался.
— Очень хорошо. А скажите-ка мне, господин москвич, для начала, где находится памятник первопечатнику Федорову и кто именно автор данного скульптурного произведения? Можно лишь по фамилии.
— Ха, тоже мне! — с долей снисходительности начал было Яромир отвечать на пустяковый будто бы вопрос, но тут же осекся. А правда, где? Забыл начисто. Не говоря уж о скульпторе, имени которого инженер вовсе не знал. — Ну, Федоров, то есть памятник. Он… Он…
— На Охотном ряду, возле Третьяковского проезда, — тихо подсказал ему Месопотамский.
— Да, точно! Я ведь раз сто мимо ходил! — Яромир хлопнул себя ладонью по губам, будто наказывал. — Надо же, не обращал внимания!
Гаврилюк недобро посмотрел на него:
— А фамилия автора — Волнухин, одна тысяча девятьсот девятый год. Вы и слыхом не слыхали, хотя человек интеллигентный, пусть даже из технической области. Вот и с городом Дорог та же история, будто бы мы есть, а вроде и в дымовой завесе существуем. Как памятник Федорову. Не отсвечиваем, и ладно.
— Может, нарочно не отсвечиваете? — усомнился Яромир.
— Может, и нарочно, — согласился с ним заведующий кладбищем.
Далее пили и болтали, вот уж действительно, ни о чем. Что Авдотья Чуркина намедни сильно поспорила с Нюшкой на предмет каких-то банных веников, а муж ее, Васька, по прозвищу «гуслицкий разбойник», опять пропил в «Мухах» оцинкованную шайку. И что старший дворник Мефодий Платонович раздразнил нынче у забора хряка Мавритана метлой, а его младший помощник Кирюшка получил от бабки Матрены нагоняй за то, что не усмотрел за опохмелявшимся начальством. Сведения необязательные. Хотя кое-какие детали и приоткрыли инженеру глаза на подспудную жизнь города Дорог. Крепкий ром потихоньку делал свое дело, Яромир сам не заметил, как сверх меры расслабился. И кладбищенский диктатор Гаврилюк, и главный редактор, он же ответственный секретарь, Месопотамский казались теперь инженеру, за два часа совместных возлияний, если и не близкими родственниками, то уж, во всяком случае, чрезвычайно симпатичными людьми, чуть ли не давними друзьями. Как-то само собой так вышло, что инженер поведал им о главной причине и печали своего возвращения. О девушке Майе.
— Ушла. И неизвестно, куда. Даже адреса не оставила.
— М-да. Девушка без адреса, — хмыкнул сильно подвыпивший Гаврилюк, и эта усмешка, пожалуй, была единственным за весь вечер проявлением его веселья. — Впрочем, адрес — не проблема. Как полагаешь, Палыч? Утешим младенца?
— Утешим, — согласился изрядно пьяный Месопотамский и вдруг пустил слезу. — «Были когда-то и мы ры-рыса-ками… и… и кучеров мы имели лихи-их»! Цитата. Неточная. Пардон… Воспоминания о былом. — Евграф Павлович всхлипнул. — А ваша Майя живет в Гусарском переулке, первый дом за зеленым забором.
— Так ведь это… Это… Это же… — от удивления Яромир никак не мог сыскать подходящие слова.
Выручил его вечно хмурый Гаврилюк:
— Ну да. Чуркины. Она их родная дочь, между прочим, единственная. Слава богу, не в родителей пошла. Хотя этого-то как раз ни за что не могло случиться!
— Стало быть, я ее нашел? Понимаете, Майя — девушка моей мечты. Я даже не ожидал, что сбудется, — разоткровенничался от хмельной радости инженер.
— Ничего пока не сбылось, и загадывать не советую. К тому же, никого вы, по большому счету, еще не нашли, а всего лишь получили адрес, — остудил его пыл пессимистично настроенный Гаврилюк. — Но попытка не пытка.
— Да уж, — поддержал его сентенцию Месопотамский. — Все же помните слова греческого философа Демокрита. «Смелость — только начало дела, случай — хозяин конца». Примите как напутствие.
После чего все трое окончательно допили бутылку с ромом. Яромир в порыве веселья пропел песню о «сундуке мертвеца», ему вторил редактор Месопотамский, и даже Гаврилюк отбивал такт пустым стаканом. Потом стали прощаться.
— Вы без стеснений заглядывайте к нам в редакцию, может, когда и заметку черкнете, — уговаривал инженера Евграф Павлович. — К примеру, воспоминания очевидца событий в клубе «Ротонда». Отчет уж я опубликовал сегодняшним числом. Занятная статейка вышла. «Ударим пожарной кишкой по человекообразным разгильдяям!» Но лучше с ваших слов.
— С удовольствием, как-нибудь, — с пьяным умилением соглашался Яромир, роль внештатного корреспондента ему, в жизни своей по доброй воле не написавшему на бумаге ни единого слова, казалась теперь занятной.
— Вот и славно, — удовлетворился обещанием Месопотамский и напомнил: — А сейчас любезно простимся с нашим гостеприимным хозяином.
«Гостеприимный хозяин» Гаврилюк на удивление бодро встал из-за стола, вполне дружелюбно пожал инженеру руку. Наверное, попросту был рад, что незваный гость наконец-то уберется восвояси. Однако на прощание все же пригласил заглянуть еще, по удобному случаю. Яромир непременно обещал.
Хорошо, Месопотамский проводил по адресу. Чертов ром давал о себе знать, не в смысле непослушания опорно-двигательного аппарата, но только у Яромира напрочь отшибло память — где именно находится его дом, точнее, бело-кирпичная избушка бабки Матрены. По дороге он уговорил безотказного Евграфа Павловича пройти по Гусарскому переулку, потом долго не позволял себя увести от зеленого забора, до тех пор, пока Месопотамский не устрашил его рассказом о буйном поведении «гуслицкого разбойника», отца Майи, впадающего в неистовство при виде незнакомцев, по ночам ошивающихся вблизи его владений.
— В темноте не разобрать — стать, сторож вы или приблудный прощелыга. Хватит лопатой али граблями по горбу, иди, жалуйся! После, конечно, повинится, да толку-то! — стращал его главный редактор, и сам плохо стоявший на ногах.
Бабки дома не оказалось, и то было счастье, иначе не обобрались бы позору. Кое-как инженера, с помощью Нюшки, водворили сначала на крыльцо, и далее, через веранду, в отведенную ему комнату. Месопотамский помог раздеться. Все же лучше, чем слишком хлопотное внимание Матрениной сестрицы, хотя инженеру, даже во хмелю, сделалось немного стыдно. Прежде чем заснуть, он включил для компании «лучшего друга человека» — телевизор. На экране снова шла война, того же периода, однако не Гражданская, а Первая мировая, где-то за пределами России. Слышались скорбные возгласы на языке французском, грубые командные выкрики по-немецки, взятая крупным планом плевалась снарядами Большая Берта, на колючей проволоке висели полураздетые трупы, некоторые в разорванных противогазах. Кино опять было черно-белым, документальным. Яромир посмотрел некоторое время равнодушно на панораму сражения, потом нажал кнопку на пульте управления. И заснул.
Правда, ненадолго. Что-то горячее проползло рядом с ним под стеганым ватным одеялом, скользкие чужие руки подобрались к его голому телу. От страха даже частично испарилась хмельная дурь, Яромир, спросонья, попытался скинуть с себя гада ползучего и сесть. Но ему не позволили, напротив, с недюжинной силой удержали в лежачем положении. Тихий голосок, сквозь тяжелое дыхание, зашептал на ухо любовные непристойности и признания. Тут только до инженера дошло.
— Что вы, Нюра, затеяли! Прекратите, ну пожалуйста! У меня есть девушка! — в панике старался выпутаться из объятий «охочей до мужеского пола» бабкиной сестрицы Яромир.
— У всех есть девушка, — утешил его жаркий, страстный шепот, и юркие руки Нюшки принялись раздевать инженера совсем, скользя уже по таким местам, кои детально описывать можно лишь под строгим надзором цензуры.
Вообще-то на ощупь бабкина сестрица оказалась, к его удивлению, весьма приятной. Мягкая, сытая телом, отнюдь не дряблым, а местами очень упругим, и главное, заманчиво-теплая, пахнувшая вкусно цветочным мылом, а для изголодавшегося по ласке инженера — так и вовсе нечаянный подарок судьбы. Однако возникло и чувство вины перед девушкой Майей, которую Яромир считал теперь как бы своею. Но и оттолкнуть Нюшку прочь достаточно сильной воли не нашлось, несмотря на возможные грядущие последствия, могущие осложнить повседневный быт. Что-то подсказывало Яромиру: ежели поддастся зову природы сейчас, визит Лисички случится не последним. Впрочем, опасливые размышления его текущему
