–?В таком случае, — строго спросила медицинская дама, — неужели вы считаете разумным давать ей молоко?
–?О да, — воскликнула бедная Прюденс, — она его так любит, что только им и питается!
–?В самом деле? — задумчиво проговорила ученая дама, подкладывая себе сардин. — Это очень странно при желчном приступе, ну да ладно, вам виднее.
–?А часто с мисс Семафор такое случается? — поинтересовалась миссис Уайтли.
–?Нет, — ответила Прюденс, — никогда. Ой, что это я! Да, очень часто!
Миссис Уайтли казалась весьма удивленной, что, впрочем, было естественно. Во избежание дальнейших расспросов Прюденс начала читать газету, которую держала вверх ногами. К несчастью, газета принадлежала мистеру Бельчеру и была для него очень важна. Он не выносил, чтобы кто-нибудь заглядывал в нее, не получив специального приглашения. Вскоре рассеянная Прюденс заметила, что между этим джентльменом и Мюллером происходит резкий разговор.
–?Мюллер! — зарычал он.
–?Что угодно? — отозвался тот.
–?Куда, к черту, вы задевали «Стэндард»?
Миссис Уайтли приготовилась ужаснуться такому слогу, но сначала взглянула на миссис Дюмареск, чтобы знать наверняка, как себя вести. Последняя, однако, только улыбнулась.
–?Я тута полошил, — сказал Мюллер.
–?Да нет же! Если бы положили, он бы тут и был.
–?Он, кажется, у меня, — пробормотала Прюденс, опомнившись.
–?О, у вас? Это вы взяли? — сердито спросил мистер Бельчер и бесцеремонно забрал свою газету. — Я не поставляю прессу для всего пансиона.
–?Участь дающего блаженнее, нежели участь принимающего, — тонко заметила миссис Уайтли с кроткой улыбкой миротворца.
–?Без сомнения, — свирепствовал мистер Бельчер, — только куда разорительнее! — И он углубился в столбцы своего оракула.
Дамы переглянулись. Мистер Бельчер и его газета были предметом нескончаемых шуток во всем пансионе, и теперь миссис Уайтли, наклонившись к уху Прюденс, шепнула, чтобы она не обижалась: «Ведь это он всегда так». Впрочем, бедняжка была настолько занята собственными невзгодами, что даже не приняла грубость мистера Бельчера близко к сердцу. Прихлебнув чая и раскрошив хлеб, она сочла себя вправе встать из-за стола. Захватив с собой чашку молока, Прюденс ушла. Медицинская дама, смотревшая ей вслед, неодобрительно покачала головой.
Когда младшая мисс Семафор вернулась, ее сестра вращала глазами самым страшным образом.
–?Что с тобой? — спросила Прюденс.
Августа, само собой разумеется, не могла этого объяснить. Тем не менее она вперила гневный взор в дверь, что вела в комнату сестры, и кивнула на нее. Причиной ее недовольства, очевидно, было что-то, что располагалось за ней. Пока Прюденс завтракала, одна из горничных, не подозревая о том, что в комнате кто-то есть, попыталась войти, и, так как замок на двери был очень ненадежный, Августа каждую минуту ожидала, что вот-вот дверь отворится и на пороге появится горничная. Объяснить всего этого малютка, конечно, не могла, и ей пришлось довольствоваться сердитой миной.
Прюденс, не зная всего этого, дергала занавески, передвигала разные предметы, каждый раз спрашивая: «Это?» Но, так и не получив ответа, она отказалась от этой затеи и начала кормить сестру. Операция эта прошла неудовлетворительно, так как Прюденс оказалась весьма неловкой нянькой. Августа, по крайней мере физически, была самым настоящим восьмидневным младенцем: она захлебывалась, кричала, забирала в рот слишком много молока, давилась, и ее нужно было хлопать по спине. Половина чашки пропала даром. Малютка брыкалась, проливала молоко на ковер, но наконец кормление, хоть и не очень удачное для обеих сестер, все-таки закончилось.
–?Ну а теперь, — сказала Прюденс, — мне придется на некоторое время оставить тебя одну.
Августе, очевидно, не понравилась эта перспектива: она тут же скорчила гримасу и, несомненно, собиралась зареветь.
–?О, постой, постой! — крикнула ей сестра. — Тебя непременно услышат! Какая ты эгоистка, боже мой! Молчи, ради всех святых, да подумай хоть немного о ком-нибудь, кроме себя! Ну, что же мне еще делать? Хорошо тебе капризничать, но ведь что-нибудь нужно сделать, и сделать поскорее, а так как ты не можешь мне помочь, то я должна решать сама. Я сейчас же пойду к миссис Гельдхераус и буду умолять ее как-нибудь тебя вылечить. Она, наверно, знает какое-нибудь противоядие, а ты между тем, пожалуйста, веди себя потише. Не кричи, а то Мэри услышит тебя из коридора. Я скажу ей, что ты больна и что тебя ни в коем случае нельзя беспокоить.
Августа, должно быть, вняла голосу разума, ибо рожица ее потихоньку разгладилась, и она перестала пищать. Прюденс, надев шляпу, вуаль и накидку, получше подоткнула одеяло под свою пожилую малютку и тщательно заперла все двери. Затем, сообщив Мэри о страшном недомогании сестры, отправилась разыскивать вдову естествоиспытателя.
Пока бедняжка пробиралась по Блумсбери-сквер на Гендель-стрит, в ее голове царил хаос. Дом номер 194 оказался мрачным и грязным. На двери висело объявление в рамке: «Меблированные комнаты», на подоконнике в столовой сидела черная кошка и лениво умывалась на солнышке. В ответ на многократные звонки дверь отворила грязная служанка в съехавшем набок чепце.
–?Вам миссис Гельдхераус? — осведомилась она и, получив утвердительный ответ, добавила: — Да их тут нет. Уехали нынче утром, чуть свет. Вчера ночью получили телеграмму, чтобы поскорее, значит.
Вплоть до этой минуты, когда сердце, словно налитое свинцом, оборвалось, Прюденс не сознавала, как поддерживала ее надежда.
–?Куда же она уехала? — спросила она слабым голосом. — Может быть, она еще вернется?
–?В Париж уехали, — ответила служанка. — Вернется? Не, это навряд.
–?Можете вы дать мне ее адрес в Париже?
–?Они чей-то тут написали хозяйке, куда, мол, им отсылать письма. Коли войдете и посидите маленько, я погляжу, может, и найду вам. Самой-то мне не прочесть, пожалуй, по-французски оно.
Прюденс вошла в душную залу и стала ждать. Горничная скоро вернулась с клочком почтовой бумаги, на котором было написано только «Poste restante, Paris». В горьком разочаровании младшая мисс Семафор повернула к выходу.
«Даже если я напишу ей, — размышляла она, — на это уйдет по крайней мере два дня, и — Боже праведный! — что же я буду делать, если за это время кто-нибудь увидит Августу? Мне нужно поскорее найти, куда бы ее пристроить и увезти».
Даже самая слабая женщина, внезапно очутившись в опасном положении, будет действовать решительно и обнаружит находчивость, которой сама же больше всех и удивится. Необходимость — строгий учитель. Именно она делает людей способными на такие подвиги, какие им даже не снились. Итак, первое, что предприняла мисс Семафор, заключалось в том, что она нашла лавочку и попросила разрешения написать письмо. Послание было для миссис Гельдхераус, и в нем значилось: «Очень важное. В собственные руки». Подробно описав ужасный случай, приключившийся с ее сестрой, Прюденс умоляла почтенную вдову сразу же написать или телеграфировать ей о каком-нибудь противоядии, если таковое существует. Также она просила сообщить ей, как долго мог действовать омолаживающий эликсир. Она говорила: «Только представьте себе, в каком ужасном положении я нахожусь. Сестра изменилась до неузнаваемости! Хотя она, кажется, — насколько я могу судить, — и сохранила память и рассудок, но она не умеет говорить. Вы уехали из Англии, и вся эта история звучит до такой степени неправдоподобно, что никто из наших друзей просто не поверит мне, если я скажу правду. Я живу в постоянном страхе, что сестру кто-нибудь увидит в ее теперешнем виде. Умоляю вас, не теряя времени, разрешите это ужасное недоразумение».
Прюденс отправила письмо, но ее стали посещать самые мрачные мысли. «Миссис Гельдхераус, может быть, целую неделю не заглянет на почту, — размышляла она, — а куда, боже мой, куда я спрячу Августу? Кто ее возьмет? Что я скажу о ней? Просто с ума можно сойти!»
Мало-помалу она, однако, немного успокоилась. Она надеялась, что нетрудно будет найти какую- нибудь порядочную женщину, которая станет ухаживать за Августой у себя дома. Уж наверное, в Лондоне
