— Вы опять стали демократом?
— А я им не переставал быть и убеждений в течение всей своей сознательной жизни не менял.
— Есть такое высказывание, что не меняют своих убеждений только дураки. А вы же умный человек.
— Ну, значит, я дурак и вы ошибаетесь, считая меня умным. Но своих убеждений я действительно не менял.
— Но зато хорошо порой приспосабливались к ситуации?
— Совсем не приспосабливаться к ситуации нельзя, всякая живая тварь приспосабливается. Динозавры вот не приспособились и вымерли. Но я это никогда не делаю за счет своих убеждений. И я никогда не говорил людям с экрана того, чего не думал.
— Когда вы начинали в «Вестях» в 91-м, ваши закадровые комментарии гремели на всю страну. Со временем они становились все тише, а теперь в «Зеркале» их и вовсе нет.
— Сейчас ситуация очень сложная и в политике, и в экономике. Поэтому любой журналист, если он ответственный профессионал, должен прежде всего руководствоваться принципом врача «не навреди». Особенно это касается моментов острых, трагических.
— После прихода Путина к власти вы, кажется, успокоились, назвали себя либеральным государственником, не затрачивались особо в эмоциях на свое «Зеркало» и жили в ус не дуя. А теперь почему-то напряглись. С чего бы?
— Это связано с положением вещей. На мой взгляд, смешно все сводить к похвале или ругани в адрес одного человека — В. В.Путина. Но сейчас я с большим беспокойством наблюдаю сужение информационного пространства. Я наблюдаю вторжение в экономическую и общественную сферы людей из структур, совершенно этому чуждых. Я наблюдаю снижение роли общественных институтов, которые не успели толком усилиться, но уже слабеют. Я наблюдаю апатию интеллигенции, ослабление либерального фланга нашей политики. Это все меня очень беспокоит. А поскольку в нашей стране нет серьезных демократических традиций, значительной части народа это, кажется, и не нужно. Зато востребована сильная рука, жесткий порядок: первая колонна налево, а вторая направо. И здесь нет ничьей вины, это просто наша традиция, наша ментальность.
— Но в том, что люди сейчас никому не верят, вина не только власти, но и журналистов. Путин, когда пошел в атаку против так называемой свободной прессы, хорошо понимал, что во многом она управляется олигархами и является очень сильным орудием в их руках.
— Несомненно, когда очень сильные, рейтинговые телеканалы в нестабильный для страны период как из пушки бьют по власти, при этом обслуживая интересы той или иной финансовой структуры, это точно не в интересах общества. Другой вопрос, что не нужно бросаться в иную крайность, это приводит к усилению не государства, а бюрократии. Вообще, настоящая стабильность государства, общества может быть только при демократии и СМИ очень важны как институт демократии и как стабилизирующий фактор. Как бы они ни были неудобны для власти.
— Но журналисты тоже люди, и они покупаемы точно так же, как и политики. Вот никому и не верят. Кроме президента. Пока еще…
— Ну и слава богу, что хотя бы к президенту есть доверие, иначе неизвестно, в какой бы разнос пошла наша страна. Что же касается продажности журналистики… Если многие журналисты продажны, это не значит, что нужно отменять свободную журналистику как профессию.
— Вы себе противоречите. Если доверие только к Путину, значит, у нас страна самодержавная, и ни о какой демократии не стоит и заикаться?
— Россия страна по традиции царистская, и пока мы не перешли к стабильной демократии, уважение к первому лицу — вещь полезная, потому что она обеспечивает какую-то управляемость и порядок. Что же касается демократии… Вовсе не нужно задрав штаны бежать за Америкой. У Америки как у страны свои интересы, у России — свои. Но дело в том, какой путь развития доказал на данный момент свою эффективность. Именно западные страны достигли наибольших высот в экономике, в уровне жизни, в ее продолжительности, в обеспечении своей безопасности, в стабильности. От этого нам никуда не деться. Все остальное — о том, что умом Россию не понять, — от лукавого.
— Грустная у нас беседа получается. По вашим ответам я вижу, что ситуация безысходна.
— Да ничего подобного. Я считаю, что в последние полтора десятка лет для России все сложилось гораздо лучше, чем мы могли предположить. Ведь при умирающем Брежневе большая часть интеллектуалов считала, что дряхлой, гниющей советской власти хватит и на нас, и на наших детей.
— При этом всей страной мы ностальгируем по Леониду Ильичу и по Сталину.
— От этого никуда не деться. И люди будут еще ностальгировать. Впереди у нас — юбилей Победы. Мой прогноз: очень сильны будут попытки определенных политических сил, в том числе и находящихся внутри нашей элиты, связать эту Победу именно с именем Сталина. Не с народом, который потерял десятки миллионов людей и выиграл войну ценой своей крови, а с одним человеком, который сначала всю нашу армию уничтожил, а потом растерялся, когда Гитлер напал. Но я думаю, у них ничего не получится. Люди ностальгируют по старому времени, потому что сейчас трудно. {
— Если вы скажете на своем канале чуть больше, чем нужно, вас разве не уволят?
— Угрозу себе я до сих пор не ощущал. Но если я скажу то, что резко разойдется с позицией канала, — это будет прежде всего неэтично, потому что таким образом я подставляю своих коллег и свое руководство. Если же ситуация вызывает у меня какие-то повышенные эмоции, если я считаю ее как раз этически очень важной, то я могу позволить себе высказаться. Скажем, в случае с Юрием Будановым я в нескольких передачах говорил то, что, возможно, не полностью совпадало с официальной линией, хотя бы потому, что она еще не была выработана. Тем не менее, я считал, что если этот человек не будет осужден — это позор для армии и позор для страны. И разрешение на свою позицию я ни у кого не спрашивал. То же самое было при обсуждении гимна.
— А если вас некие околокремлевские силы попросили бы позвать в «Зеркало» Макашова?
— Его бы я никогда не позвал. Во-первых, нельзя, на мой взгляд, давать нацисту такую трибуну, а во-вторых, после него студию не отмоешь.
— Но чувствуется, что воздуха вам не хватает. И тогда о сегодняшнем времени вы говорите эзоповым языком в своих исторических хрониках?
— Это не эзопов язык — это правда, это то, что было, это то, что воспитывает граждан. В истории есть все, смотрите и делайте для себя выводы.
Александр Мелъман, сайт sem40.ru
Последышей Смердякова при всем различии их темперамента, интеллекта и образованности роднят патологические русофобия, грубость, безответственность, демагогичность и наглость. Не исключено, что лет через полета историки подпишут нашему политическому бомонду (от президентской администрации до парламента) такой приговор:
Ельцинский ареопаг 90-х годов XX века был ареной «взаимных нападок и раздоров, где каждый за себя, с нетройным и беспорядочным криком, привлекал к ответу своих недругов и добивался их наказания. Борьба носила крайне
ожесточенный характер и обычно оканчивалась политической или физической смертью побежденного… Современники говорили о подлинном разделении сената, при котором «на одной стороне было состоявшее из честных людей большинство, на другой — располагающее властью меньшинство»…
Впрочем, сознаюсь в подлоге. Я процитировал характеристику римского сената 2-й половины I века новой эры! Недаром, диалектики говорят, что в истории все повторяется по спирали. Продолжим выдержки из специальной, но столь актуальной книги о величайшем римском историке Таците. А вы убедитесь, что авторские комментарии и реминисценции попросту излишни:
«… Социально-психологический тип сенаторов меньшинства лучше всего определяется тремя словами: «audax», 'callidus', «promptus», то есть «наглый», 'горячий', 'рьяный'…»
