Слава богу, не убили

— Куда?

— Брось, — с вялым раздражением велел Шалагин. — Лопату бери.

Амфетаминная взвинченная свирепость из «важняка» ушла, сменилась почти бессловесной угрюмой решительностью. Кирилл подобрал лопату и опять вопросительно посмотрел на истово курящего Шалагина. Тот кивнул на осинник.

— Фонарь есть? — спросил Кирилл.

— Какой фонарь?

— Не видно ж ничего почти. Сейчас вообще стемнеет… Фарами хоть посвети.

Следак некоторое время мрачно смотрел на него, потом с матерным бурчанием, не выпуская сигареты изо рта, снова сел в машину. Завелся, задергал коробку передач, сдал назад и вбок, захрустел подростом.

«Придурок… — обрывочно думал о себе Кирилл. — Лох… Поработать ему придется… С адвокатами разбираться… Дебил… Тебе зубы выбили, яйца отдавили, нос сломали — а ты все о правилах думаешь… Это, видимо, действительно не лечится, прав он был. „Тебе кажется, что жизнь — она по каким-то правилам протекает. Ты ждешь от людей поступков согласно правилам…“ Думаешь, раз этот — прокурор, он будет действовать по своим прокурорским правилам: что-то раскапывать, какие-то санкции просить… Ага…»

Голубоватый ксеноновый свет облил тонкие деревца, сделав «картинку» почти монохромной. Светлое элегантное городское авто, зарывшееся кормой в буйные кусты, перекосившееся на кочке, под нависающей черной зубчатой стеной выглядело дико. Полиэтиленовый сверток едва виднелся из-под него.

Кирилл отвернулся и побрел по стрелке собственной тени, волоча лопату в густой траве, где видны были скопления сухих косульих шариков. «Вырою яму, — прикидывал он равнодушно, — Влада кину, тут он и меня пристрелит…» Остро пахло лесом, летом, росистой вечерней свежестью.

— Хорош! — крикнул Шалагин. — И не меньше, чем на свой рост. Шевелись, шевелись!

Почти не глядя, Кирилл без размаха косо вбил лезвие лопаты в землю.

Глава 22

«Тяжелый на деньги» — так однажды общий знакомый, дернув углом рта, охарактеризовал Петровича. Жадный то есть. Сам Виталь это куда раньше заметил. Бывало, Серый под газом принимался перечислять, чего ему в жизни не хватает: «Ну, так… Ик!.. „Икс-пятых“… „Кайенн“… Квартира в элитке, квадратов, ну, двести… пьсят… нет, триста… четыреста… — глаза его пьяно таращились, лицо, обиженно- серьезное, приводило на память какого-то грызуна. — Квартира в Москве, две, три, в элитке… Котлы швейцарские, розовое золото, пар пять, нет, десять… И хочу быть начальником СУ по области, нет, ГСУ, в Москве…» Так он мог бубнить бесконечно. (Лишь одна у него еще была не менее постоянная пьяная тема — собственный член длиной, как он утверждал, двадцать два сантиметра. Данный объект Петрович именовал «супером» и даже шутил в его адрес как-то уважительно, относясь к нему, по впечатлению Виталя, с завороженным вниманием, словно тот до сих пор не переставал его удивлять.)

Оно, конечно, бабла кто ж не любит — но у Серого на этой теме слегка падал ширмак; так что, несмотря на культивируемую Петровичем отрывисто-увесистую деловитость, надежную немногословность, Виталь держал в голове, что рано или поздно тот способен запороть самую неожиданную бочину.

Знали они друг друга лет уже шесть, что ли, — или семь?.. В свое время Петрович отмазал Виталя с мужиками, когда те одну шалашовку несовершеннолетнюю трахнули — прямо в райотделе. Виталь еще молодой был, сержант. Ехали на козелке по району, видят: коза в мини-юбке. В машину ее посадили, в отдел отвезли, составляют протокол: задержана за занятия проституцией, давай, признавайся. Та, естественно, под целку канает. Заходит участковый знакомый: да я, говорит, ее знаю — наркоманка, родители синяки. Ее, оказывается, допрашивали уже как свидетельницу — когда задержали придурка такого же малолетнего с косяком, ее хахаля.

Ринат, прапор, ей в рыло: признавайся, сука, че ломаешься. Сука — в слезы: я ни в чем не винова- ата, я не проститу-утка, я наркотики в жи-изни не пробовала… Виталь ее волосы на кулак накрутил (приятно ж девку — за длинные волосы…) — она как заорет! Ну, поприжали, чтоб заткнулась; Виталь не удержался, под юбкой ее помацал. Шалабайка — семнадцать лет, полная дура, родители — мармыги какие- то несчастные, кто за нее впряжется? Вся в соплях, дергается беспомощно, пищит: «Помогите!»… «Помогаем!» — к столу ее нагнули, руку заломили, башку к крышке прижали. Юбку на спину — и по очереди, втроем, с участковым вместе. Ринат еще за щеку сучке завалить хотел, но та зубы стиснула и ни в какую — сколько он нос ей ни зажимал и на горло ни давил. Чуть не задушил, она аж сознание потеряла. Ладно, решили, ну ее. Распинали, в парк отвезли: свободна, работай, клиенты ждут. Та — ревет, не унимается. «Че, обратно хочешь? Документы есть? Нет. Все, едем, задержана до выяснения». — «Не надо, не надо!» — «Всё поняла?» — «Да-а-а…»

Оказалось, не всё. У суки брательник был — он, пидор, ее уломал в прокуратуру настучать. Там они на Серегу и попали. Петрович нормальным мужиком оказался, да и хрена ли ему за соску какую-то малолетнюю вписываться? Привез он терпил в РОВД, с Виталем и мужиками поговорил, все друг друга поняли. Брата ее, козла, в отдел не пустили, он под дверями стоял — так Ринат с Виталем на него наручники надели, внутрь завели, в хрюкало вклеили. Петрович тем временем с девкой: «Ну давай, пойдем заявление писать, опознание проводить». Выходит дура в коридор — а там как раз ее братца в браслетах с мордой разбитой ведут. Она: «Его за что?» Серый ей ласково: «Это ВАС не касается, у него наркотики нашли, он на сотрудников при исполнении напал… Ну так как, будете писать заявление?» Дура: «Не буду, ой-ой, отпустите его!»

Так они с Петровичем и познакомились.

Серый сразу сориентировался: Виталькин тогдашний ротный уже и сам имел напряги с «собкой» и прокуратурой — так что не возражал, когда Серега их, Рината с мужиками, а потом Виталя, ставшего комотделения, кой-о-чем просил: если надо было урода какого прессануть не под протокол. Петрович — прокурор, юридический заканчивал, руки пачкать не по чину, а Виталька что — ППС, метр девяносто три, бицепс пятьдесят и рожа такая, что самому иногда страшно…

Конечно, когда с Серым на бабло кого-то ставили, Виталь свое поднимал. Не безумные лямы, мягко говоря, — банкиров и застройщиков не патрульные лейтенанты, ясен хрен, крышуют. Но не продержи, скажем, Виталь сутки у себя в обезьяннике с бомжихами одну кафевладелицу, не верившую, что Петрович не переведет ее (не дождавшись пятнадцати зеленых штук) из свидетельниц по сто двадцать шестой в обвиняемые, кухню он, может, до сих пор не поменял бы. Всяко не торговки цветами, уличные бляди и черножопые «ломай-копаи», которых Виталь с мужиками трясли самостоятельно.

А что, блин, делать — при такой-то зарплате?.. Или как знакомому участковому из родного Новика перед сменой школьный двор подметать за тысячу рублей в месяц? Этого участкового, между прочим, первым же и уволили, когда объявили «охоту на оборотней»: совмещает службу в МВД с другой работой, коррупционер!.. У начальников и прокурорских крайним — как те же пэпсы, на которых, чуть что, всё вешают — выходит всегда тот, кто получает меньше, а пашет больше всех. Причем в самых говенных условиях.

«Бобон» — хлам старинный, табельное оружие — хлам старинный, рации — хлам старинный: дежурный на мобилу звонит (мобила тоже — хлам старинный). Смена — двенадцать часов; выходные и праздники — не праздники никакие, а самая пахота: граждане наотмечаются и понеслась. А раньше еще у Виталя в отделе так делалось: патрульных домой не отпускали, если план не выполнен. План! Они бы этот план, что ли, до алкашей и ворья довели… А вам — составить двадцать протоколов, семь бухарей в трезвяк отвезти и потратить при этом за полсуток не больше пятнадцати литров бензина! И чего потом удивляться, что кого ни попадя пэпсы на улице хватают?..

Но нет — всегда виноваты менты. Какому-нибудь здоровому половозрелому обкурку в отделении фингал поставили — орут о нарушениях прав человека и катают заявы в прокуратуру. А когда этот гоп вам в подворотне башку проломит — «милиция херово работает»!

Да вы знаете хоть, как она работает?! Сколько бы вы сами, умники, выдержали «на земле»? Пьяные