японски, немедленно меня оттащила в ванную, вымыла мне руки с мылом и объяснила, уже по-русски, что ртуть очень ядовита и опасна, хоть и красива, и трогать ее голыми руками нельзя ни в коем случае. «Ты не брал ее в рот, нет?» – «Нет, бабушка, не брал». – «Точно, не врешь? Очень тебя прошу, скажи мне правду». – «Нет, бабушка, правда, не брал. Что я, маленький?» Мне было лет шесть, наверное, и я считал себя вполне взрослым. Бабушка очень за меня испугалась, это было видно. А я бабушку любил, и с тех пор на всю жизнь запомнил, что ртуть хоть и красива, но опасна.
Вот и эти объекты, как шарики ртути из моего детства, производили такое же впечатление – красоты и опасности. И только я подумал о том, что чертовски похожи они не только на приплюснутые шарики ртути, но по своему поведению еще и на звено файтеров, выпущенных кораблем-маткой, как снова зазвучал голос Бори. На этот раз не на шутку встревоженный:
– Ну и какого члена ты ждешь? Врубай тревогу!
– Почему?
Да, наблюдатель явно тормоз, не повезло ребятам.
– По кочану! Я связался с диспетчером, связь с «Бекасом-два» потеряна! Это вторжение, мать его!
– Ты с ума сошел, какое вторжение?
Следует короткий яркий и образный монолог Бори по поводу умственных качеств и противоестественных половых связей дежурного-наблюдателя, после чего последний все-таки врубает сигнал тревоги.
Я невольно ежусь. Звук тревоги действует на меня всегда однозначно, откуда бы и как бы он ни раздавался – хочется немедленно занять место по боевому расписанию и приготовиться к самому худшему. Но я уже на месте, поэтому сижу и смотрю дальше.
На экране «капли ртути» все ближе и ближе. Теперь видно, что это и впрямь летательные аппараты неизвестного происхождения. Они идут на снижение. Масштаб по-прежнему неясен, но мне кажется, что до поверхности не больше двухсот-трехсот метров.
И тут случается непредвиденное.
Из-под толщи льда, сковывающего поверхность Тритона, с бешеным неудержимым напором наружу вырывается мощный гейзер. Из курса общей планетологии я помню, что для Тритона (и не только его) это довольно обычное явление. Но чтобы вот так совпало… Яростная неуправляемая струя газа, вперемешку с обломками льда и камней, взметается ввысь и со всей дури шарахает точно в днище одной из «капель», которая как раз зависла над поверхностью, вероятно, выбирая удобное место для посадки.
Ага, хорошо выбрала.
– … твою мать! – с чувством восклицает наблюдатель-дежурный, имя которого я так и не узнал. И это последнее, что он восклицает в этой записи.
Попавший под стихийный природный катаклизм чужак (а это точно чужак, ничего подобного у нас, людей, нет), кувыркаясь, отлетает куда-то в сторону, а остальные четверо, мгновенно сориентировавшись, открывают лазерный огонь по всему, что им кажется опасным. То есть это очень напоминает лазерный огонь.
И первое, что чужакам кажется опасным – одна из башенок наружного наблюдения базы «Воскресенье», вынесенная на поверхность. Как раз та, на которой установлена камера. Треск, помехи, и мой экран снова девственно чист. Запись кончилась.
Глава 13
Сознание возвращалось плавными рывками. Только-только вроде бы появилось и сразу выключилось. Снова возникло. Вместе с тошнотой и головной болью. И опять уплыло в обволакивающую уютную темноту. Появилось.
«Родное, – сказала Маша своему сознанию, – хватит. Давай уже останемся вместе. К тому же, видишь, и тошнота почти прошла, и голова болит не так сильно. Вполне можно потерпеть. Как считаешь?»
Сознание не ответило, но, судя по тому, что вновь не угасло, согласилось с Машиными аргументами.
Вот и хорошо. Теперь можно открыть глаза. Осторожненько.
Она так и сделала. Глаза открылись.
Ага, кабина «Бекаса». Выглядит несколько странновато и даже тревожно, но это в порядке вещей – освещение аварийное. Слабенькое такое, желтоватое.
Отчего-то вспомнилось, как однажды в юности, после выпивки и бурного секса, они с другом- однокурсником уснули прямо в уютной костюмерной маленького студенческого театра, где, собственно, их и застала страсть. Застала, когда было еще светло, а проснулась Маша уже в ночной темноте. Только из высокого и узкого французского – от самого пола до потолка – окна проникал в костюмерную слабый и далекий свет других городских окон и уличных фонарей. Тогда все вокруг точно так же казалось тревожным и таинственным. За одним существенным исключением: теперь еще и страшно.
Она сделала несколько коротких вдохов и выдохов, чтобы успокоиться (помогло), и пошевелилась в кресле, проверяя, как чувствует себя организм в целом. Вроде все нормально. Голова еще слегка побаливает после перегрузки, но это, надо понимать, пройдет. Хорошо. А что у нас с пилотом Мишей?
Малый исследовательский планетолет «Бекас-2» потому и называется малым, что в нем всего два места. Одно пилотское, а второе предназначено для исследователя и расположено традиционно справа. Это потому, что «Бекас-2» спроектирован и сделан в России. Ну, большей частью. А был бы вместо него тот же английский «Хантер», пришлось бы сидеть слева от пилота. В космосе, понятно, движение не делится на право– и левостороннее, но традиции для англичан – это святое. Так привыкли за века, так и делают. Говорят, «Хантеры» лучше управляются и просторнее. Зато «Бекасы» дешевле и надежнее в эксплуатации… Боже мой, о чем я думаю вместо того, чтобы просто взять и посмотреть влево?
Она собралась с духом и мужественно посмотрела.
Кресло пилота оказалось пустым.
Мамочка, где же он?!
– Миша! Миша, ты где?! – Маша сама не заметила, как обратилась к пилоту на «ты», поскольку все внимание было занято тем, чтобы не допустить в голос панических ноток. Но те, кажется, все-таки вырвались наружу. И тут же она вспомнила, что перед тем, как началась вся эта кутерьма, Миша покинул кресло пилота и вроде бы даже рубку. Потому что двигатель «Бекаса» отказал. Вроде бы.
Боже ж ты мой! Потом сразу навалилась перегрузка. Но она-то, Маша, была в кресле, а Миша – нет. Сейчас лежит где-то там, сзади, на углеритовом полу. Возможно, с переломанными руками и ногами, разбитой головой…
Инстинкт врача сработал незамедлительно, и Машина рука дернулась к ременному замку, дабы отстегнуться и кинуться на помощь тому, кто в ней нуждается.
– Я здесь, – послышался голос пилота откуда-то из-за спинки кресла. – Сейчас. Вы… ты как себя чувствуешь?
Уф-ф.
– Нормально, – ответила она. – Что ты там делаешь? Что случилось? Можно я отстегнусь?
– Сколько вопросов сразу, – ей показалось, что Ничипоренко улыбается. – Отвечаю по порядку. Проверяю и беру оружие. Нас, кажется, захватили. Думаю, отстегиваться пока не стоит.
– А если мне хочется в туалет? – с вызовом осведомилась Маша.
– Тогда можно, – Миша протиснулся на свое место сбоку и сел. В руках он держал ремень с кобурой, из которой выглядывала рукоятка пистолета. Голова пилота была красиво перевязана свежим, ослепительно оранжевым биобинтом.
– Ну-ка, дай сюда голову, – Маша решительно отстегнулась, встала и нависла грудью над Ничипоренко.
– Да нормально все…
– Тихо, я сказала! Кто здесь врач?
Миша послушно умолк, глядя на нее широко раскрытыми, полными восхищения глазами. Маша сняла повязку, осмотрела рану на лбу – кожа рассечена глубоко, однако ничего страшного. К тому же рана уже обработана медицинским клеем.
