кто ему дорог, мертвы». Что он там дальше бормочет?
— Так что мне, в сущности, все равно. Взорвете Вы станцию или нет. В первом случае все просто кончится, во втором — кончится хорошо. Но не для меня. Для меня никогда ничего хорошо не кон…
— Хватит ныть! — рявкает Тон, в один прыжок оказываясь рядом с аккалабом и шарахая обоими кулаками по консоли для мониторов у него над головой. Тот затыкается сразу, смотрит растерянно и покорно, не так, как три минуты назад, а так, как умел смотреть Сид, когда Хьелль с Тоном проводили очередную реквизицию его детских сокровищ.
— Неудивительно, что у Аккалабата нет на даный момент ни одного живого лорд-канцлера, — Тон не в силах сдержать ехидства. — Из кинжала застрелиться лучше, чем быть верховным вельможей Империи, населенной такими вот… чувствительными, — заключает он и ждет взрыва.
Взрыва не происходит. Рейн, глядя на Тона, будто он не поймет, кто это и зачем перед ним оказался, молча протягивает скорчер прикладом вперед. Тон медленно, нарочито медленно вынимает скорчер у него из руки, делает пару шагов назад, со вкусом прицеливается… Полковник смотрит сквозь него стеклянным взглядом.
Тон обозначает одними губами смачное аккалабатское ругательство, которое совсем недавно слышал от Хьелля, притягивает к себе кресло, садится.
— Ты веришь в призрачные чертоги королевы Лулуллы? — усмехается он. — Где она сидит на блистающем троне, окруженная своими потомками, где можно встретить любого ушедшего раньше?
— Какое Вам дело? — огрызается Рейн. Даже сквозь темный загар на щеках видно, как они полыхают.
— Ответь мне, — требует Тон. И добавляет чуть мягче:
— Я же не объявлял тебя вне закона.
— А если и так? В смысле, если я верю в небесный чертог королевы Лулуллы? — голос Рейна впервые за время их разговора похож на голос живого человека. Он всем телом подается вперед, к Тону, уперев кулаки в колени.
— Ну и дурак. Все это детские сказки. Нет ничего. И никто тебя там не ждет. Потому что ждать негде. И некому.
— А что есть? Что тогда есть?
Тон пожимает плечами, встает с кресла, аккуратно облокотив скорчер на спинку, повернувшись к Рейну спиной, наклоняется над смотровым окном, за которым — в сотни раз увеличенная, переливающаяся всеми оттенками спектра планета в сиреневой дымке.
— Ты знаешь, как умирают лорды Дилайны?
Не дождавшись ответа, Тон продолжает:
— Если в человеческом облике, то как обычные люди. Получается труп, более или менее обезображенный. Если же ты даешь дуба в демоническом конформе, то сразу растворяешься без остатка. Исчезаешь навсегда. Вот так-то вот.
Сиду нравилась эта идея. Как-то, уже после твоего изгнания, мы сидели с ним в его кабинете. Был локсийский кризис. Я носил форму десантника Конфедерации и командовал военным прикрытием миссии с Земли. Сид чинил им всяческие козни, соблюдал интересы Империи и параллельно пытался ввести меня в курс событий. Половина того, что я сейчас о себе помню и знаю, — из того кабинета.
Мне десять лет было, когда пала Дилайна. А они, сначала лорд Корвус, а потом Сид, не жалея сил, собирали всю информацию, которая могла бы понадобиться… мне или кому-то другому, кто оказался бы жив. Пока я терял человеческий облик в ситийских шахтах (Тон чувствует, что Рейн за спиной вздрогнул), пока пытался забыть о том, кто я есть, и стать одним из тех, на чьих костях Конфедерация въезжает на новые рубежи, они верили в то, что собранная ими по крупицам информация кому-то будет нужна. Что — пусть никто из них и не увидит этого — вновь засияют браслеты Дилайны и новый король или королева (Тон собирался заключить: «воссядут на трон», но решил, что это слишком высокопарно. И вообще, он никогда не мог удержаться…) скажут очередному наследнику Дар-Эсилей: «Тааак. Явился — не запылился. С отвратительными манерами, жалкими черными метлами на плечах, в сапожищах загробного вида… Ну, иди в сад. Поиграй с принцессами. Хоть пообтешешься».
Рейн выслушал всю эту тираду, затаив дыхание, хотя явно не мог понять, к чему она. Тон решил перейти ближе к делу. В конце концов Джему, который остался за старшего на одном из крейсеров, замерших в непосредственной близости от ситийской станции, могло надоесть непротивление злу насилием, При всем хладнокровии и дисциплинированности верийцев двадцать лет есть двадцать лет. Свое двадцатилетнее «А давай-ка шарахнем» Тон помнил прекрасно и очень хорошо понимал, что и как сейчас чешется у сына генерала Джерады. Рейн за спиной тоже зашевелился, и Тон продолжил:
— Так вот, когда кто-то из наших умирает, мы вешаем кристалл в стеклянном лабиринте Ухана — большую или поменьше прозрачную подвеску сложной огранки. Они качаются там в потоках воздуха и света, переливаются и звучат. В этой непередаваемо грустной мелодии — голоса всех ушедших от нас, в этой игре света и тени — наши жизни, равно состоящие из добра и зла, из порядка и хаоса. Рядом качаются разноцветные кристаллы — их вешают в память о своих друзьях, о дорогих тебе людях. Лорды Дилайны редко признаются в своих чувствах при жизни. Они предпочитают выражать свою любовь и преданность после смерти дорогого им человека. Так безопаснее. Надежнее. Вечнее. Когда я верну себе Дилайну — а я ее верну — повешу кристалл в память о Сиде.
— Обещаете? — даже не оборачиваясь, Тон чувствует, сколько проглоченных слез в этом слове.
— Я лорд Дилайны. Я не обещаю.
— Да, извините. Я вовсе забыл, — шорох одежды, голос доносится чуть снизу. — Лорд Рейн Дар- Акила к Вашим услугам.
Тон понимает, что выиграл. Что этот ненормальный, честно и безнадежно служивший ситийцам, пол своей жизни проживший по принципу «чем хуже, тем лучше», а теперь покаянно стоящий перед ним на коленях, сделает все, чтобы наследник Дилайны благополучно добрался до своего королевства вместе со всеми своими лордами.
Но земляне меня испортили. Точнее, землянки. Не могу просто так взять и воспользоваться. Хочется дать что-то взамен. Я ж… типа Бэтмен. Что бы ему предложить?
— А лорду Корвусу? — спрашивает Рейн голосом мертвого человека.
— Что лорду Корвусу?
— Кристалл. На память. И… я сам бы хотел повесить, если будет дозволено.
— Нет, — Тон, словно в раздумье, выпячивает нижнюю губу, осуждающе качает головой. — Категорически нет.
И добавляет через паузу, с удовольствием наблюдая, как вздрагивает и опускается еще ниже черноволосый затылок:
— Он будет в ярости.
— Он умер, — еле слышно, одними губами, глаза не поднимая от пола.
— Что ж с ним стряслось? Укусила ядовитая лошадь? — деловито осведомляется Тон и легонько напрягает колени. Без браслетов сопротивляться аккалабатскому дару, у которого запущено внутреннее время, бессмысленно, поэтому Тон позволяет Рейну опрокинуть себя на пол и сжать горло железными пальцами.
— Убью, сука…
Сопротивляться лорду Дилайны, у которого активированы браслеты, бесполезно. Поэтому спустя десять секунд картина противоположная. Тон с удовольствием придушивает Рейна до полубессознательного
