С досады она комкала в пальцах простыню, зеленые глаза сверкали, обрывки происшедшего вспыхивали в памяти. Она вспомнила, как Энтони целовал свою беспомощную жертву. Если бы не предательский наркотик, она царапалась бы и кусалась, как дикая кошка.
Теперь, когда Мелани обрела способность мыслить, она угрюмо думала о том, что сама захотела попасть в тщательно расставленную западню. Ее план был прост до гениальности. Девушка сознательно шла на риск. Пусть враг думает, что поразил главную цель. Теперь нужно сдерживать шквал огня до тех пор, пока безумец не удовлетворит или по крайней мере не истощит страсть мщения, которая заставляет его считать всех, кого любила Мелани, заложниками в борьбе с виновниками трагедии.
— Я раздел тебя? Бог мой, да как бы я посмел? А ты уверена, что это не плод твоей эротической фантазии? — Энтони не скрывал издевки.
— Если я о ком-то мечтаю, то в последнюю очередь о тебе. — Мелани еще выше подтянула простыню и бросила на него презрительный взгляд. Девушка готовилась проглотить все, что для нее приготовили, лишь бы оставили в покое ее семью. Энтони не должен догадываться, что жертва ее — добровольная. Тогда можно будет добиться успеха.
— Ты заманил меня обманом, накачал наркотиками, а потом снял одежду. — От возбуждения девушка визжала.
— Только лишнюю, — успокоил ее Энтони.
— Что, черт подери, ты имеешь в виду? — Мелани походила на растрепанного злющего котенка.
Он лениво потянулся, демонстрируя впечатляющую мускулатуру рук и грудной клетки, и язвительно откликнулся:
— Как ты думаешь, очаровательные изумрудные трусики — дань рыцарской чести, символ сексуальной фантазии или дополнение к зеленым глазам?
Пока все происходило по сценарию, составленному Мелани, поэтому отреагировала она на одно предположение из трех:
— С трудом понимаю, о какой чести может идти речь.
— Ты права. — Откровенность и циничность ответа все же ошеломили девушку.
Энтони повернулся на бок. В ужасе Мелани дернула простыню и плотнее укуталась. Но, натянув простыню на себя, девушка обнажила худое бедро и плоский живот мужчины. Все тело Энтони покрывал загар, резко контрастирующий с белой кожей на бедре, обычно прикрытой плавками. Он был совершенно голым.
Мелани как завороженная уставилась на светлую полоску и медленно перевела взгляд на лицо. В широко открытых глазах стоял немой вопрос.
— Некоторые части моего тела функционируют исключительно хорошо, — промурлыкал мужчина, с довольным видом сощурившись, — особенно по утрам.
— По утрам? — Мелани повернула разгоряченное лицо к окну и посмотрела на желтый свет, разлившийся по небу. — Но сейчас вечер, закат, — запротестовала она обескураженно, — скоро стемнеет.
— Вообще-то, скоро рассветет. Это окно выходит на восток, а не на запад.
Поняв смысл сказанного, Мелани чуть не задохнулась от ужаса. Казалось, после обеда прошел час или два. На самом деле она провела в его власти вечер и целую ночь!
— Да, Мелани, — читал ее мысли мужчина, — сейчас утро. Мы в одной постели, и это вызывает жгучий вопрос: утро после чего?
— О Боже! Что ты делал? — испуганно прошептала девушка. Память возвращалась, и воспоминания заставили содрогнуться. Никогда в жизни Мелани не испытывала такого унижения.
— Правильнее спросить, чего я не делал. — Энтони повернулся, взял толстый конверт с тумбочки и протянул Мелани.
Увидев, что дрожащая девушка продолжает вжиматься в стену и не собирается даже носа высунуть из своего ненадежного укрытия, Шерман вытряхнул на простыню пачку разноцветных картинок. Мелани боялась пошевелиться, досадуя, что из-за близорукости не может разглядеть изображения.
— Ах да. — Мужчина уселся в кровати и, не обращая внимания на то, что девушка сжалась от страха, нацепил ей на нос очки.
Нет, лучше бы этого не видеть! Мелани с ужасом уставилась на разбросанные цветные фотографии, выглядевшие на белоснежной постели столь же неуместно, как конфетти на свежей могиле…
— О Боже!
— Время для молитв прошло. Пора платить за грехи. Не правда ли, очень наглядно?
— Но как?.. Я… Ты… — От волнения Мелани стала заикаться.
— Я бы сказал, что вопрос «как?» ни у кого уже не возникнет. — Энтони прервал ее несвязный лепет. — Все слишком очевидно. Если ты не знаешь, — это замечательное изобретение человеческого разума, призванное фиксировать наиболее интересные факты действительности, называется фотографией.
Движением головы мужчина указал Мелани на странную конструкцию. И внезапно она поняла, что это штатив фотокамеры, нацеленной объективом прямо на постель.
— Наши откровенные позы говорят сами за себя, — продолжал Шерман злорадно. Например, здесь… Смотри, с каким наслаждением ты изгибаешься подо мной, твои страстные руки обнимают меня.
Мелани плотнее зажала простыню под мышками, высвободила дрожащие руки и словно безумная стала отпихивать фотографии, которые Энтони по очереди протягивал ей.
— Вот эта моя любимая. — Не обращая на ее трепыхание никакого внимания, Энтони протянул очередное фото. — Какой артистизм! Какая эротика! Редкая пластика и выразительность! Оценишь ли ты эту чувственную композицию? Здесь присутствует интересное сочетание цветов — твоя нежно-золотистая кожа и моя — цвета дубовой коры. Кажется, тела струятся и сливаются, как два потока.
Слушая колкости, Мелани как завороженная смотрела на фотографию. В иллюстрированных журналах приходилось видеть и более вызывающую «натуру», но сейчас на фотографиях запечатлены не анонимные модели, для которых выставлять себя на показ публике — профессия. Здесь она, абсолютно раскованная, под обнаженным мужчиной, распинающим ее на кровати. Мелани бросало то в жар, то в холод при мысли, что Энтони каким-то непостижимым образом удалось запечатлеть на пленку даже ее греховные помыслы. Все же Мелани была подавлена тошнотворным чувством, что ее предали. Карточки лгали, отражая миг насилия, а не любви. Хотя голос разума нашептывал — Энтони прикрывает пальцем фотографию, чтобы девушка не увидела тонкой полоски бикини на бедрах.
Мелани попыталась вырвать разноцветный кусочек картона, но Энтони со смехом спрятал его за спину, тогда девушка накинулась на оставшиеся фотографии и начала с остервенением их рвать, в то же время не забывая поправлять сползающую простыню, защищая жалкие остатки своей скромности.
Получая видимое удовольствие от происходящего, Энтони продолжал смеяться, не делая попыток остановить разъяренную девушку, только положил «любимую» фотографию в тумбочку.
— Ни в чем себе не отказывай, милая крошка. В том месте, где я взял эти карточки, есть множество других. Такой изнурительной ночи я давненько не припомню.
— Я ничего не сознавала, — выпалила Мелани. — Ничего бы не случилось… — И замолчала, пораженная внезапной догадкой. — Ты готовил тот же сценарий для Алисы.
— Сначала я планировал, что партнером твоей сестры станет кто-нибудь другой, не я. Потом бы они оба пропали с деньгами, а я послал тебе фотографии «любовников» и сообщил, что они обокрали фирму. Предполагалось, что ты сразу же бросишься ее защищать. Все это должно было произойти накануне твоей свадьбы и, к сожалению, слишком поздно, чтобы спасти контракт, от которого зависит будущее фирмы. Тебе бы пришлось спасать личную и профессиональную репутацию сестры — за счет своей собственной, разумеется.
…Неожиданно ты являешься вместо Алисы и ставишь под угрозу выполнение гениального плана, который я вынашивал и готовил годами. Но я не догматик. Тем более, когда увидел тебя воочию, понял, что хотел заполучить в собственность именно старшую сестру.
Хотя о многом Мелани уже догадалась, прямота и беспристрастность, с которой мужчина выложил свои карты, вызвали неприятное чувство. И она содрогнулась от мысли, что Джон стал свидетелем ее унижения.
