переулки, вовлекали в свое бегство других. Уже ни гуннов, ни визиготов не было видно вблизи, а толпа все катилась, как пущенные с горы камни. Стоны задавленных только разжигали наше упоение…
Помню выбитые двери какого-то дома, обломки мебели плавают в бассейне, и среди них две рабыни с воплями «крестить! крестить!» заталкивают под воду толстую матрону.
Помню горящую пустую повозку и двух рвущихся из упряжи лошадей.
Помню скользкие ступени винного погреба, давку в полумраке, вкус холодной струи в горле, пьяный хохот, обратно выбираемся по шевелящимся телам.
Помню мальчика, очаровательного мальчика, плачущего мальчика, испуганного кровью, текущей у него по щеке, бьющегося в моих руках, но все же успевающего укусить меня за губу в ответ на поцелуй.
Помню ораву красильщиков, с синими, зелеными, красными ногами, должно быть, выпрыгнули прямо из чанов, бегут громить красильню конкурента, тащат лестницы, лезут на стены, но вдруг с воем разбегаются, окаченные сверху кипящей водой.
Помню огромного алана с каким-то мешком за плечами, он пританцовывает перед своими соплеменниками, хохоча принимает от них деньги и подарки, потом поворачивается спиной, подставляя им свою добычу, и я вижу, что это вовсе не мешок, а женщина с заброшенным на голову платьем, кровь и семя текут у нее между ног.
И наконец, помню вечер этого дня, меня снова вынесло на площадь Траяна, и я вижу, как у подножия колонны отряд визиготов ведет цепочку связанных пленников. Я вглядываюсь в эти изодранные дорогие облачения, в потупившиеся властные лица и мысленно прикидываю за победителей: этот потянет тысяч на двадцать, этот еще больше, а вот за эту — чью-то любимую дочь-невесту-сестру — меньше ста тысяч выкупа просить просто глупо.
И мне хочется крикнуть во весь голос этой понурой толпе и их предкам, увековеченным на колонне, и на всех триумфальных арках, и на мраморных гробницах великого города Рима:
«Что, всесильные, — где ваша сила? Где ваша власть, всевластные? Где могущество всемогущих? Где полководцы, гордо побеждавшие варваров за Альпами, за Рейном, за Дунаем? Кого вы можете победить сами по себе, без союза с демонами? Демоны правят миром! Так научитесь поклоняться им и служить — тогда я, может быть, замолвлю за вас словечко. А не научитесь, не отстанете от своих алтарей да распятий — тогда пеняйте на себя!»
Три дня грабили победители священный Рим. Никто не сможет подсчитать, сколько золота, серебра, драгоценностей и прочих богатств они увезли с собой. Только церкви были пощажены. Визиготы даже выставили у них караулы, чтобы не дать гуннам и прочим своим союзникам разорить христианские храмы. Многие богачи спаслись от смерти и плена, укрывшись в церквах.
Впоследствии Августин из Гиппона в своей книге «Град Господень» доказывал, что милосердие, проявленное варварами в захваченном городе, невозможно объяснить ничем, кроме прямого вмешательства Всемогущего Творца. «Не было примеров в истории, чтобы кто-то мог спастись от победоносного врага в храмах своих богов, — утверждает Августин. — Только Бог христиан даровал такую защиту». Он даже приводит цитату из книги Саллюстия «Война с Каталиной», где Цезарь (а не Катон, как утверждает Августин) говорит о том, что творится обычно в захваченном городе:
«Девиц и юношей тащат в плен, детей вырывают из родительских рук; матерей насилуют победители; дома и храмы загажены и разорены, повсюду пожары и убийства; улицы завалены телами сражающихся, залиты кровью, переполнены стенаниями».
Но всего этого было довольно и в захваченном Риме, и трупы христиан также валялись на улицах вперемешку с трупами язычников.
Бывало в истории и наоборот, и у многих историков можно найти рассказы о великодушии язычников к побежденным. Вспомнить хотя бы Александра Великого в Тире, как это описывает Арриан, или Эгисилая в Коронее, как передано нам Плутархом.
Но главное уклонение Августина с пути правдивого историка состоит в том, что нигде ни словом не упоминает он, что победители-визиготы сами были христианами — оттого и оберегали церкви в Риме. Ибо если об этом упомянуть, то надо дать ответ на трудный вопрос: отчего же Всемогущий Христианский Бог дал победу арианам-визиготам, которых епископ Августин считает еретиками? А как мы знаем, для христиан нет ничего важнее, чем взять верх в своих внутренних распрях, — пусть при этом хоть весь Рим провалится сквозь землю, исчезнет под пеплом, как Помпея и Геркуланум.
Оставив Рим, армия победителей двинулась на юг по Аппиевой дороге. Они захватили Капую и Нолу, но Неаполь обошли стороной. Достигнув Регио, они разбили лагерь и начали собирать флот, чтобы переправиться в Сицилию, а затем в Африку. Однако у визиготов не было никогда хороших корабелов. То ли собранные суда оказались никудышными, то ли кормчие не умели управлять ими — но первый же сильный шторм разметал весь флот в Мессинском заливе.
После этой неудачи визиготы повернули и двинулись обратно на север. Но когда они достигли Козеницы, на них обрушился другой удар: от давнишней почечной болезни скончался их непобедимый король Аларих, правивший ими пятнадцать лет.
Существует легенда о могиле Алариха, скрытой на дне реки Бизенто. Визиготы якобы отвели в сторону воды реки, устроили на осушенном дне роскошное захоронение, а потом пустили воду обратно, скрыв таким образом могилу своего вождя. И чтобы место захоронения навеки осталось неизвестным, они перебили всех рабов, принимавших участие в работах.
В такие легенды могут верить только люди, никогда своими глазами не видавшие строительства плотины. Сгоните хоть сто тысяч рабочих — вы все равно должны будете затратить на такое сооружение несколько месяцев. И если вы не владеете египетским искусством бальзамирования трупов, как вы убережете тело покойного короля в течение всего этого времени, да еще в жаркой Калабрии?
Скорее всего, легенда эта была сочинена впоследствии могильными ворами. Они надеялись поживиться богатыми дарами из королевской могилы и, не найдя ее, должны были как-то объяснить свою неудачу.
Я же скорее поверю, что был Аларих похоронен не как дикий варвар, пьянеющий от роскоши, а по обычному христианскому обряду, который, как мне говорили, у ариан отличается простотой и скромностью. Визиготы — единственные из всех варваров — даже не кладут оружие в могилы павших воинов, ибо верят, что в загробном царстве каждый вкушает вечный мир.
Да и зачем нужны пышные похороны тому, кто первый взял тысячелетний Рим? Он знал, что слава его имени переживет и арку Тита, и стены Колизея, и мрамор Каракалловых бань.
(Никомед Фиванский умолкает на время)
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГОД ЧЕТЫРЕСТА ОДИННАДЦАТЫЙ
Оливковые деревья то подступают к дороге рядами, как легионеры, то россыпью штурмуют склоны холмов. Маслины еще зеленые, твердые, но там и тут уже торчат лесенки сборщиков, и наполненные амфоры выстраиваются вдоль обочины.
— Нет, масло из таких еще не получишь, — объясняет мне Фалтония Проба. — Но мы вымачиваем их в растворе щелока, и горечь почти уходит. Остается терпкий привкус, который хорошо сочетается и с овощами, и с жареным мясом. Спрос на свежие маслины постепенно растет и в Риме, и в окрестных городах
