Тогда роскошный ветерок, Струи лаская, тихо веял И парус пурпурный лелеял; И, в небе плавая одна, Сквозь сумрак тонкого ветрила Сияньем трепетным луна Пловцам задумчивым светила И челнока игривый след, И пышный лебедя хребет, И цепь волшебную златила.— Но есть еще челнок у нас; Под бурею в полночный час Пловец неведомый с Варвиком По грозно воющей реке Однажды плыл в том челноке; Сквозь рев воды протяжным криком Младенец их на помощь звал; Ужасно вихорь тучи гнал, И великанскими главами Валы вставали над валами, И все гремело в темноте; Тогда рог месяца блестящий Прорезал тучи в высоте И, став над бездною кипящей, Весь ужас бури осветил: Засеребрилися вершины Встающих, падающих волн… И на скалу помчался челн; Среди сияющей пучины На той скале Варвика ждал Младенец — неизбежный мститель, И руку сам невольно дал Своей погибели губитель; Младенца нет; Варвик исчез… Вмиг ужас бури миновался; И ясен посреди небес, Вдруг успокоенных, остался Над усмиренною рекой, Как радость, месяц молодой,— Когда ж невидимая сила Без кормщика и без ветрила Вадима в третьем челноке Стремила по Днепру-реке: Над ним безоблачно сияло В звездах величие небес; Река, надводный темный лес, Высокий берег — все дремало; И ярко полная луна От горизонта подымалась, И одичалая страна Очам Вадимовым являлась… Ему луна сквозь темный бор Лампадой таинственной светит; И все, что изумленный взор Младого путника ни встретит, С его душою говорит О чем-то горестно-ужасном, О чем-то близком и прекрасном… С невольной робостью он зрит Пригорок, храм, могильный камень; Над повалившимся крестом Какой-то легкий веет пламень, И сумрачен сидит на нем Недвижный ворон, сторож ночи, Туманные уставив очи Неотвратимо на луну; Он слышит: что-то тишину Смутило: древний крест шатнулся И сонный ворон встрепенулся; И кто-то бледной тенью встал, Пошел ко храму, помолился… Но храм пред ним не отворился, И в отдаленье он пропал, Слиясь, как дым, с ночным туманом. И дале трепетный Вадим; И вдруг является пред ним На холме светлым великаном Пустынный замок; блеск луны На стены сыплется зубчаты; В кудрявый мох облечены Их неприступные раскаты; Ворота заперты скалой; И вот уже над головой Луна, достигнув полуночи; И видят путниковы очи Двух дев: одна идет стеной, Другая к ней идет на стену, Друг другу руку подают, Прощаются и врозь идут, Свершив задумчивую смену… Но то, как девы спасены, Уж не касается луны,— Еще была воспета мною Одна прекрасная луна: Когда пылала пред Москвою Святая русская война — В рядах отечественной рати, Певец, по слуху знавший бой, Стоял я с лирой боевой
