Прокатился метеором, Вдруг отверзтый вижу храм, И к нему идут собором Феб и музы… Что ж? О страх! Феб — в ужасных рукавицах, В русской шапке и котах; Кички на его сестрицах! Старика ввели во храм, При печальных Смехов ликах В стихарях амуры там И хариты в черевиках! На престоле золотом Старина сидит богиня; Одесную Вкус с бельмом, Простофиля и разиня. И как будто близ жены, Поручив кота Эроту, Сел старик близ Старины, Силясь скрыть свою перхоту. И в гудок для пришлеца Феб ударил с важным тоном, И пустились голубца Мельпомена с Купидоном. Важно бил каданс старик И подмигивал старушке; И его державный Ик Перед ним лежал в кадушке. Тут к престолу подошли Стихотворцы для присяги; Те под мышками несли Расписные с квасом фляги; Тот тащил кису морщин, Тот прабабушкину мушку, Тот старинных слов кувшин, Тот кавык и юсов кружку, Тот перину из бород, Древле бритых в Петрограде; Тот славянский перевод Басен Дмитрева в окладе. Все, воззрев на Старину, Персты вверх и, ставши рядом: «Брань и смерть Карамзину! — Грянули, сверкая взглядом.— Зубы грешнику порвем, Осрамим хребет строптивый! Зад во утро избием, Нам обиды сотворивый!» Вздрогнул я. Призрак исчез… Что ж все это предвещает? Ах, мой друг, то глас небес! Полно медлить… наступает Аполлонов страшный суд, Дни последние Парнаса! Нас богини мщенья ждут! Полно мучить нам Пегаса! Не покаяться ли нам В прегрешеньях потаенных? Если верить старикам, Муки Фебом осужденных Неописанные, друг! Поспешим же покаяньем, Чтоб и нам за рифмы — крюк Не был в аде воздаяньем. Мук там бездна!.. Вот Хлыстов Меж огромными ушами, Как Тантал среди плодов, С непрочтенными стихами. Хочет их читать ушам, Но лишь губы шевельнутся, Чтобы дать простор стихам, — Уши разом все свернутся! Вот, на плечи стих взгрузив, На гору его волочит Пустопузов, как Сизиф; Бьется, силится, хлопочет, На верху горы вдовец — Здравый смысл — торчит маяком; Вот уж близко! вот конец! Вот дополз — и книзу раком!..
