Как ангел в ад, не могут проникать; Где место есть лишь векселям, нулями Унизанным, как будто жемчугами! Оставь его не живши умирать — И с общих бед проценты вычислять! Бесчувственность сама себе мучитель! И эгоист, слез чуждых хладный зритель, За этот хлад блаженством заплатил! Прекрасен мир, но он прекрасен нами! Лишь добрый в нем с отверстыми очами, А злобный сам очей себя лишил! Не для него природа воскресает, Когда в поля нисходит светлый май; Где друг людей находит жизнь и рай, Там смерть и ад порочный обретает! Как древния святой псалтыри звон, Так скромного страдальца тихий стон Чистейшу жизнь в благой душе рождает! О, сладостный благотворенья жар! Дар нищете — себе сторичный дар! Сокровищ сих бесчувственный не знает! Не для него послал творец с небес Бальзам души, утеху сладких слез! Ты скажешь: он не знает и страданья! — Но разве зло — страдать среди изгнанья, В надежде зреть отечественный край?.. Сия тоска и тайное стремленье — Есть с милыми вдали соединенье! Без редких бед земля была бы рай! Но что ж беды для веры в провиденье? Лишь вестники, что смотрит с высоты На нас святой, незримый Испытатель; Лишь сердцу глас: крепись! Минутный ты Жилец земли! Жив бог, и ждет создатель Тебя в другой и лучшей стороне! Дорога бурь приводит к тишине! Но, друг, для злых есть зло и провиденье! Как страшное ночное привиденье, Оно родит в них трепет и боязнь, И божий суд на языке их — казнь! Самим собой подпоры сей лишенный, Без всех надежд, без веры здесь злодей, Как бледный тать, бредет уединенно — И гроб вся цель его ужасных дней!.. Ты сетуешь на наш климат печальный! И я с тобой готов его винить! Шесть месяцев в одежде погребальной Зима у нас привыкнула гостить! Так! Чересчур в дарах она богата! Но… и зимой фантазия крылата! Украсим то, чего не избежим, Пленительной игрой воображенья, Согреем мир лучом стихотворенья И на снегах Темпею насадим! Томпсон и Клейст, друзья, певцы природы, Соединят вкруг нас ее красы! Пускай молчат во льдах уснувши воды И чуть бредут замерзлые часы, — Спасенье есть от хлада и мороза: Пушистый бобр, седой Камчатки дар, И камелек, откуда легкий жар На нас лиет трескучая береза. Кто запретит в медвежьих сапогах, Закутав нос в обширную винчуру, По холодку на лыжах, на коньках Идти с певцом в пленительных мечтах На снежный холм, чтоб зимнюю натуру В ее красе весенней созерцать. Твоя ж жена приятней всякой музы Тот милый край умеет описать, Где пел Марон, где воды Аретузы В тени олив стадам наводят сон; Где падший Рим, покрытый гордым прахом, Являет свой одряхший Пантеон Близ той скалы, куда народы с страхом И их цари, от всех земных концов, Текли принять ужасный дар оков. Ясней блестят лазурные там своды! Я часто сам, мой друг, в волшебном сне Скитаюсь в сей прелестной стороне, Под тенью мирт, склонившихся на воды, Или с певцом и Вакха и свободы, С Горацием, в сабинском уголке, Среди его простых соседей круга, В глазах любовь и сердце на руке, Делю часы беспечного досуга! Но… часто там, где ручеек журчит Под темною душистых лавров сенью, Где б мирному и быть уединенью, Остря кинжал, скрывается бандит, И грозные вдаль устремленны очи Среди листов, добычи ждя, горят, Как тусклые огни осенней ночи, Но… часто там, где нив моря шумят, Поля, холмы наводнены стадами,
