Брантинг (Карл Брантинг - лидер социал-демократической партии Швеции, один из руководителей II Интернационала.) заявил в шведском парламенте - в форме запроса правительству - энергичный протест, проникнутый духом международной социалистической солидарности”. Ленин уверен, что товарищи в других странах разделят мнение Брантинга, что и они выступят с протестом. “Необходимо только,- настаивает он,- призвать их к срочным действиям” [60].
И Международное социалистическое бюро публикует воззвание, призывающее всех рабочих Европы протестовать против визита российского царя. Воззвание находит широчайший отклик в рабочих массах.
Николай Кровавый - так величает в своих статьях российского царя Ленин - прибывает в Швецию. Его чествует королевский двор. А лидер шведских социал-демократов, сообщает в “Пролетарии” Ленин, “протестует против опозорения его страны визитом палача” [61].
Король, придворные, министры, полицейские встречают российского монарха в Италии. А социалистический депутат Одино Моргари по призыву Ленина заявляет о ненависти, о презрении, с которыми относится итальянский рабочий класс к Николаю Погромщику, к Николаю Вешателю.
Российскому монарху готовят торжественную встречу в Париже. Но и тут откликаются на призыв Ленина. Против приезда Николая II выступает Жан Жорес.
“Торжественное празднество вождей международной реакции...- с удовлетворением отмечает в “Пролетарии” Ленин,- сорвано единодушным и мужественным протестом социалистического пролетариата всех европейских стран” [62].
На фоне этого гневного протеста против вояжа российского самодержца, заявляет Владимир Ильич, особенно наглядно вырисовывается презренное лакейство перед царизмом российских либералов. Он клеймит их со страниц “Пролетария”. Клеймит депутатов черносотенной Думы, начиная от умеренно- правых и кончая кадетами, восхваляющими “обожаемого монарха”. Обрушивается на превозносящие царя полицейско-продажные газетенки: на “Голос Москвы” - орган партии “Союз 17 октября”, выходящий после пресловутого царского манифеста; на петербургскую черносотенную “Россию”, субсидируемую из секретного фонда правительства.
Эти, как и некоторые иные, российские газеты доставляются в Париж. Но порой ни в Национальной библиотеке, ни в других парижских библиотеках - Арсенале, Сент-Женевьев, Сорбоннской библиотеке, Социального музея на улице Лас Казес - не отыскивается то, что необходимо сейчас Владимиру Ильичу. И тогда, как обычно, он пишет родным. Подсказывает, где, через кого можно раздобыть отсутствующие в Париже книги и газеты.
Как-то Ленин узнает, что в России созывается съезд естествоиспытателей. Будут на нем и статистики. “Крайне важно воспользоваться этим,- обращается он к сестре Марии,- чтобы раздобыть мне земско-статистические издания” [63]. Владимир Ильич перечисляет то, что его сейчас больше всего интересует: о крестьянском и владельческом хозяйстве, особенно текущая статистика и подворные переписи; о кустарях и промышленности; об одном из принятых Столыпиным указов, касающихся крестьянского землевладения. “Если это может быть полезно.- предлагает Ленин,- я могу написать короткое заявленьице-просьбу к статистикам... для того, чтобы знакомые статистики могли ее раздавать (или показывать) статистикам других городов, прибавляя от себя просьбу (или добиваясь согласия) насчет высылки изданий” [64].
Он посылает сестре это “короткое заявленьице”. Его размножают в Москве на машинке. И когда у Марии Ильиничны производят обыск, изымают у нее и листы копировальной бумаги с оттиском ленинской просьбы:
“В. Ильин, работая над продолжением своего сочинения по аграрному вопросу вообще и сельскохозяйственному капитализму в России в частности, убедительно просит статистиков при земских, городских и правительственных учреждениях о высылке ему статистических сведений и т. п.” [65].
В дом на Мари-Роз вскоре начинает поступать так необходимая Ленину литература. “Московскую городскую статистику получил и очень благодарю,- сообщает он 2 января 1910 года.- Прошу прислать мне 3 брошюрки Московской городской статистики о выборах в 1, 2 и 3 Думу. Получил еще письмо о статистике из Рязани...”
Как рад Владимир Ильич тому, что в России откликнулись на его просьбу. “...Это великолепно,- пишет он сестре,- что помощь мне, видимо, будет от многих” [66].
Но, живя мыслью о России, Владимир Ильич стремился быть ближе и к тем, среди которых сейчас живет. Нередко из дома на Мари-Роз отправляется он туда, где собираются французские рабочие. Это по его совету русские большевики в Париже изучают французский язык, историю революционного движения Франции и других западноевропейских стран, посещают рабочие собрания, участвуют в профессиональном движении, поддерживают все политические мероприятия рабочих организаций столицы.
“Я помню,- пишет Д. Мануильский,- когда в Испании, в форте Монтлюсон, казнили видного анархиста профессора Феррера, и французский пролетариат ответил на это стотысячной демонстрацией, Владимир Ильич шел вместе с рабочими, скандируя лозунги. Глаза его юношески сверкали, и, когда полиция сделала попытку загородить дорогу демонстрантам, Владимир Ильич взялся за руки с другими рабочими, чтобы помешать полиции рассеять демонстрантов, предотвратить избиение. А ведь Владимир Ильич знал подлинную цену испанским анархистам типа Феррера! В своих выступлениях он беспощадно критиковал анархизм, но в то же время знал, что его место там, где идет рабочая масса” [67].
Ежегодно в ознаменование Парижской коммуны рабочие устраивают массовое шествие к Стене коммунаров на кладбище Пер-Лашез. С ними приходит сюда и Ленин, здесь слушает он Эдуарда Вайяна - старого коммунара, одного из лидеров социалистической партии.
В мартовский день 1910 года правительство мобилизовывает несколько тысяч полицейских. Они выстраиваются у Стены коммунаров, угрожая рабочим избиением. Префект полиции с большой палкой в руках перебивает пытающегося говорить Вайяна:
- Ты все еще не кончил своей прошлогодней речи? - И, обращаясь к полицейским, приказывает: - Выведите их всех.
Полицейские кидаются на демонстрантов. Начинается массовое избиение.
“Нужно было видеть лицо Владимира Ильича в эти минуты: глаза его сверкали негодованием, он сжимал кулаки и, чувствовалось, делал невероятные усилия, чтобы сдержать себя” [68],- рассказывает свидетель этой сцены Мануильский. Ленин среди тех, на кого кидаются полицейские. Вместе с внуками коммунаров он вынужден покинуть Пер-Лашез...
Но с французскими социалистами он не завязывает широких связей. Однажды после окончания его доклада на собрании в эмигрантской библиотеке он говорит С. Гопнер: - У меня нет с ними общего языка.
Слишком далеки французские социалисты от его революционных взглядов. Им присущ дух соглашательства. У них отсутствуют твердые принципы. Они лишь кажутся непримиримыми. А на самом деле, и это знает Ленин, приспосабливаются к различным аудиториям: одно говорят на собраниях рабочих, другое - торговцам и чиновникам.
Еще весной 1908 года в статье “Марксизм и ревизионизм” для издававшегося в Петербурге сборника “Карл Маркс” Ленин заклеймил мильеранизм. Это оппортунистическое течение в социал-демократии, названное по имени французского социалиста Мильерана, вошедшего в состав реакционного буржуазного правительства Франции, он назвал самым крупным опытом “применения ревизионистской политической тактики в широком, действительно национальном масштабе” [69].
Ленин раскрывает ошибки Жана Жореса, с которым встречался на Штутгартском конгрессе II Интернационала. Не раз выступает он против анархизма и анархо-синдикализма, господствующих в профсоюзном движении Франции. Он утверждает: анархистская фраза вредит французскому рабочему движению.
У Ленина нет никакого желания поддерживать отношения с теми, с кем он расходится во взглядах. Но всегда находит время, чтобы побыть среди простых французов.
“...Как-то пошли в маленький театр неподалеку от нас и остались очень довольны,- сообщает Надежда Константиновна матери Владимира Ильича.- Публика была чисто рабочая, с грудными младенцами, без шляп, разговорчивая, живая. Интересна была непосредственность, с какой публика реагировала на игру. Аплодировали не хорошей или дурной игре, а хорошим или дурным поступкам. И пьеса
