– А вот о чем речь моя. Не дело задумал боярин Борис Федорович. На ливонца царя подбивает. Ha-ко чего замыслил – Нарву на Варяжском1 море ему подавай! Двадцать пять лет покойный государь у ливонца море воевал, а проку нет. Наши деды и прадеды издревле в своих хоромах сидели. На Руси всего вдоволь, пошто нам Варяжское море? А Бориска одно заладил, что-де без своих кораблей, моря и торговли с иноземцем – Руси не быть. Ишь куда хватил царев конюший!1 К купчишкам переметнулся. Это они его прельщают, аршинники!
– Ну, а что бояре?
– Поди, сам ведаешь. Бояре бранятся. Море нам ни к чему. Нам бы сызнова в свои уделы сесть. Нешто худородному Бориске станем потакать.
– Ты уж прости меня, Василий Федорович, но я не так мыслю. На Руси нонче неспокойно. Не время сейчас княжьим раздорам быть. На севере свейцы норовят Ям, Иван-город за Копорье отобрать, с юга – крымцы подпирают. Русь недругов своих должна встречать воедино. Пора княжьих уделов миновала. За бревенчатым тыном от иноземца не спрячешься. Раненько забыл ты, Василий Федорович, как в полоне татарском наши деды и прадеды жили. А виной всему – раздоры. Ужель ради своих уделов князья норовят к тем временам вернуться?
– Противу татарина сам с мечом пойду, за родную Русь голову положу, но ниже худородного Бориски ходить не стану! – запальчиво промолвил Масальский. – А вот тобой, князь, премного удивлен. Ужель ты Годуновым доволен? Нешто запамятовал, как царь Иван Васильевич, а теперь Бориска нашу княжыо честь порушил. Вспомни опричнину, Андрей Андреевич. Царь, почитай, всех именитых князей сказнил, а земли худородным людишкам по-раздавал. Вот тогда Бориска к царю и приблизился. Потомок татарского мурзы Чета – и подле царя стал ходить. Срам! Поди, не забыл, как он на государевой свадьбе скоморошничал?
– Не забыл, князюшка, хотя и молод в те годы был, – раздумчиво проговорил Телятевский, и в памяти его всплыла одна из многочисленных шумных царских свадеб (Иван Васильевич женился семь раз), на которой посаженым отцом был избран юный чернокудрый красавец, опричник Борис Годунов.
А Василий Масальский все недовольно высказывал:
– Лестью и хитростью своей царя он покорил. Кто первым любимцем у государя был? Малюта Скуратов-Бельский – боярский душегуб и палач, прости господи.
Сколько родовитых людей он, злодей, в Пыточной башне замучил! Моему тестю самолично топором голову отрубил, шурина на Болоте четвертовал, ирод проклятый. А Борис-ка всем на диво на дочери Малюты женился. Вот за то государь ему боярский чин и пожаловал. А с той поры, как Годунов свою сестрицу Ирину на царе Федоре Ивановиче обвенчал, и вовсе Бориска возгордился. Теперь ему все нипочем. Иноземных послов заместо царя у себя в палатах принимает и рынды1 вокруг него, словно у помазанника божья, с серебряными топориками стоят. Все приказы и полки стрелецкие под его началом. А в при-казах-то кто сидит? Одни людишки худородные. Погибель на князей идет. Тьфу, татарин окаянный!
Телятевский громко рассмеялся:
– Живого места на Годунове не оставил. Дорого бы дал Борис Федорович, чтобы речи твои крамольные услышать.
Василий Федорович обидчиво фыркнул и схватился за шапку. Телятевский придержал его за рукав атласного кафтана и снова усадил в кресло.
– Не злобись на Бориса, князь. Он разумом крепок и во многом о Руси печется.
– Еще как печется! – сердито швырнул шапку на пол Василий Федорович. – Последнего сына у меня забирает. К иноземцам в Любек направляет. Намедни вызвал к себе моего Гришку и говорит: «Поезжай-де, Григорий сын Васильев, в страну заморскую да науки разные и дела корабельные у немчина постигай».
– Опять-таки верно Борис Федорович надумал. Не один твой Гришка – вместе с ним еще два десятка молод-цев к иноземцу будут посланы. О том мне ведомо.
– Ты к Годунову близок. Он к тебе благоволит. Заступись за моего чада непутевого. Он мне в вотчине надобен. В деревеньки свои мыслю его снарядить. С мужиками у меня худо, разбредаются.
– О Гришке твоем слово замолвлю. Только зря ты его, князь Василий Федорович, в вотчине держишь. Я бы и сам не прочь у иноземца наукам поучиться.
– Вот и поезжай вместо мово Гришки. Тебе с немчи-ном не впервой встречаться. На Москве вон болтают, что ты с аглицкими купцами в дружбу вошел, приказчиков своих на Белое море разослал, – продолжал брюзжать Масальский.
– Доподлинно так, князь Василий. О том я тебе еще в своей вотчине сказывал. Скрывать не стану. Есть у меня приказчик и в Холмогорах. С заморскими купцами хлебом торговать – прямая выгода.
– Срам, князь Андрей. Да и слухи все диковинные на Москве о тебе идут. Намедни сказывали, что-де ты свей-скому королю Иоанну через аглицкого купца тайные грамотки посылаешь.
– И о том ведаю, – посуровел в лице Телятевский. – Василий Шуйский меня повсюду чернит. Только я не князь Андрей Курбский, что святую Русь иноземцу продал. У меня нонче одна забота – торговать у немчина поучиться. Слава богу, что хоть Борис Федорович брехне Васьки Шуйского не верит.
Телятевский звякнул колокольцем. В палату вошел холоп.
– Принеси фряжского вина из погреба да квасу монастырского1.
Холоп поспешно удалился, а Масальский замахал руками:
– Уволь, уволь, Андрей Андреевич: пятница 71седни. Или забыл князь, что по этим дням завсегда пост? И чарочки не пригублю.
– Богомолец ты, князь Василий. По христовым седмицам 72все живешь. А я вот грешник, князюшка. В святцы редко заглядываю.
– Завсегда у тебя ересь на уме. Панихида по царевичу нонче, не до вина теперь, – вздохнув, вымолвил Василий Федорович и, помолчав, произнес озадаченно. – Невдомек мне, князь Андрей Андреевич, отчего Борис Годунов своего злейшего врага Василия Шуйского в Углич по делу покойного царевича Дмитрия отправил? А вдруг князь Шуйский подтвердит то, что в народе людишки о Годунове говорят. Тогда не миновать ближнему боярину плахи.
– Не подтвердит. Пустое все это. Шуйскому Годунова не свалить. За Борисом Федоровичем все дворянство стоит, царь и войско стрелецкое. Да и не тот Шуйский человек, чтобы в лоб сильного супротивника бить. Он все исподтишка норовит ударить. Борис Федорович в правоте своей верен – вот и послал в Углич недруга.
– А так ли, князь Андрей Андреевич? Темные делишки вокруг нас творятся. Сомнения меня скребут.
– Борису Федоровичу я верю. И тебе советую его держаться, – твердо высказал Телятевский.
– Нет уж уволь, Андрей Андреевич. С татарином близко за один стол не сяду, – снова вскипел князь Масальский.
И быть бы тут ссоре. Не впервой друзьям старинным меж собой браниться. Но на их счастье ударили по Москве ко всенощной 73. Богомольный Василий Федорович, так и не пригубив чарки, заторопился в храм. И уже от дверей прокричал с обидой:
– Одумайся, князь. Все бояре Годуновым недовольны. Василия Шуйского не сторонись. За княжью честь с Бо-риской борется, за боярство старинное. И тебе надлежит с нами быть.
Глава 9 КРЫМСКИЙ НАБЕГ
Оставшись один в палате, Андрей Андреевич надолго задумался.
Василий Шуйский! Знатнейший потомок великого князя Суздальского. На Руси среди бояр выше родом его и нет. Князь – корыстолюбец, известный хитростью, подлостью и скупостью своей. Большой охотник до наушников и сильно верующий чародейству. Князь – себялюбец, князь – изменник. Знал бы Масальский о всех его крамолах и воровских делах противу святой Руси!
Андрей Андреевич, откинувшись в кресле, вспомнил далекое прошлое. В те годы грозный царь Иван
