холопий подклет, конюшню, псарню, поварню… И недовольно закачал бороденкой: всюду бродили по двору челядинцы, слоняясь от безделья. Ох, и пообленились без княжьего присмотра. Управитель – человек тихий, набожный. Все больше в постах да молитвах время проводит, а до холо-пей ему и дела нет.
Возле покоев управителя, перед низкой сводчатой дверью, на широкой лавке развалился длиннющий, нескладный челядинец. Калистрат Егорыч ткнул его в бок кулаком.
– Креста на тебе нет, Тимошка. Чего средь бела дня прохлаждаешься? У себя ли управитель?
Тимоха не спеша поднялся, потянулся, потер глаза. Узнал приказчика, слегка мотнул головой.
– Почивает Ферапонт Захарыч. Всю ночь на молитве простоял. Не велено впущать.
– Разбуди. От князя Андрея Андреевича с грамотой я прибыл.
Тимоха вошел в покои, а Калистрат Егорыч опустился на лавку и забурчал сокрушенно. Ну и дела! Скоро к обедне ударят, а управитель все на пуховиках нежится.
Холоп дозволил войти в покои.
– Чего тебе, Егорыч? – позевывая, тихо вопросил управитель. Был он в длинной ночной рубахе, всклокоченный, с заспанным помятым лицом.
– От князя я, Ферапонт Захарыч.
– А кой час, Егорыч?
– Должно, к обедне скоро зазвонят.
– Ох ты, господи. Вздремнулось мне седни. К молитве не поспею, – засуетился управитель, натягивая на себя суконные порты.
– Грамоту от князя привез. Указал Андрей Андреевич своих холопей на ниву посадить.
– Это как же на ниву? Невдомек мне, Егорыч. Нешто челядинцу за соху браться?
– Вестимо так, батюшка. Позвать бы холопей надо.
– Ох, и недосуг мне нонче, Егорыч. Ты уж сам распорядись, милок, а я в храм поспешу.
– Как тебе будет угодно, Ферапонт Захарыч, – с легким поклоном вымолвил приказчик и вышел из покоев.
В узких сумеречных сенях хихикнула девка:
– Ой, щекотно.
– Тьфу, дьяволица! – сплюнул Калистрат Егорыч. – А ну, вылазь на свет божий.
Из темного угла вышел раскрасневшийся долговязый Тимоха. Сенная девка, задев приказчика дородным телом, прошмыгнула в светелку.
– Непристойные дела творишь, сердешный. Кобелей греховодных кнутом учат, чтобы уму-разуму набирались. Обскажу о том управителю. Пущай он те взгреет, – осерчал приказчик.
– Уж ты прости меня, Калистрат Егорыч, – взмолился Тимоха и простодушно добавил. – Моей-то вины нет, батюшка. Шел я сенями. А девка озорная повстречалась. Ну и того…
– Не проси милости, богохульник. Быть тебе битым. А сейчас зови к моей избе холопей – Никитку Скорняка, Икудейку Басова, Ванятку…
В своем дворе Калистрат Егорыч прочел челяди княжью грамоту, в которой говорилось, что с Тихонова дня пятнадцать кабальных челядинцев переводятся в пашенных мужиков.
«…Князю повиноваться, как богом велено, приказчика слушаться во всем и пашню пахать, где укажут, и оброк им платить, чем изоброчат», – заключил приказчик.
Челядинцы понуро склонили головы. Годами жили,
а таких чудес не знали. И чего это вздумалось князю?
– Как же это, батюшка? Несподручны мы к мужичьему делу. Не во крестьяне, а в холопы мы князю
рядились, – произнес Тимоха Шалый.
– Такова княжья воля и не вам ее рушить, сердешные. Отныне будете жить под моим присмотром. А поначалу указал вам Андрей Андреевич, как травы поднимутся, сено на княжью конюшню косить, опосля господский хлеб на нивах жать. Уразумели, сердешные?
– Из одной кабалы в другую угодили, братцы. Неправедно это, – хмуро высказал один из дворовых.
– Мокеюшка! Заприметь этого говоруна, сердешный. Как звать-величать прикажешь, милок?
– Никитой Скорняком, – угрюмо отозвался холоп.
– Запомни, Мокеюшка. Ступайте покуда в подклет, ребятишки. А я подумаю, чем вас занять до сенокоса.
Холопы побрели к княжьему терему, а Калистрат Егорыч со своим верным челядинцем пошли вдоль села, поглядывая по сторонам. Навстречу попадались крестьяне, снимали шапки, кланялись уступая дорогу.
– Чего-то пришлых мужиков не видать. И на срубах топором не стучат. Нешто лодыря гоняют?.. Эгей, Семейка! Подь сюда, сердешный. Куда подевались новопо-рядчики?
– Ушли из села подушкинские крестьяне. Митрий Капуста намедни наведывался. Быть бы беде, да Афоня Шмоток уберег. Споил вином Митрия, а беглые в леса подались. Покуда там отсиживаются, – пояснил Семейка.
– Совсем, что ли сошли? – забеспокоился приказчик. Еще бы! Сколько денег на них ухлопал. Андрей Андреевич за такие убытки не помилует. Придется из своей кубышки князю деньги возвращать за недосмотр. Впросак попал с чужими мужиками.
– В бору спрятались, а ребятенки на селе остались, – успокоил приказчика Семейка и, метнув угрюмый взгляд на челядинца, зашагал прочь.
– Пошто Калистрату Егорычу не поклонился? – сердито крикнул ему вслед Мокей, припомнив, как отстегал его кнутом Семейка на княжьей ниве.
Семейка, не оглядываясь, подошел к своему срубу и взялся за топор.
– Поучить бы надо нечестивца, Калистрат Егорыч. Без поклона отошел, вновь своеволить зачал.
– Потом, потом, Мокеюшка, – растерянно вымолвил приказчик и добавил озабоченно: – От Капусты одним винцом не отделаешься… А холопы куда глядели? Пропустили Митьку в вотчину. Батогами, окаянных!
После обедни вновь нагрянул из своей деревеньки Митрий Капуста с двумя дворовыми. Бледный, опухший, прискакал к приказчиковой избе, спрыгнул с коня с загромыхал пудовыми кулачищами в калитку.
Из оконца выглянул Мокей и тут же заспешил к Калистрату. Приказчик оробел. Дрожащими пальцами застегнул суконный кафтан, приказал:
– Прихвати с собой саблю да пистоль. В случае чего пали по супостату.
Как только Мокей открыл калитку, Митрий Флегонтыч ринулся во двор и, схватив Калистрата за ворот кафтана, свирепо закричал:
– Вор! Подавай мне мужиков, дьявол!
Мокей поспешно выхватил из-за кушака пистоль, надвинулся на Капусту.
– Не балуй. Стрелять зачну.
Митрий Флегонтыч отшвырнул от себя приказчика и, тяжело дыша, хватаясь рукой за грудь, опустился на крыльцо.
– Без ножа зарезал, дьявол. Ко мне хитрой лисой подъехал, а крестьян к себе переманил. У-у, злыдень!
– Знать ничего не знаю, сердешный. Ехал в монастырь святым мощам поклониться. А до твоих людей мне и дела нет. Сами сюда переметнулись, батюшка.
– Врешь, дьявол. На пытке у мужиков дознаюсь, по чьему наговору они в бега подались. Сыщется твоя вина – самолично паршивую башку срублю. А потому отдавай моих крестьян добром.
– Да ты поостынь, сердешный. Мужиков твоих я и в глаза не видел. Нет их в вотчине. На вольные земли ушли, сказывают. А коли не веришь – пройдись по избам, Митрий Флегонтыч.
– Опять-таки брешешь. Упрятал до поры до времени. Ты хитер, но и у меня башка не для одной бороды красуется. Корысть твою насквозь вижу. Подавай мужиков! – снова закричал Капуста и потянулся к сабле.
Калистрат Егорыч испуганно втянул голову в плечи, забегал глазами и бороденкой затряс.
