Мокей заслонил собой приказчика и направил пистоль в грудь Капусты.
– Не замай мово господина. Сам сгину, но и тебя жизни лишу, – страшно выпучив глаза, проронил челя-динец.
– У-у, семя воровское! – вздымая кулачище, выкрикнул Митрий Флегонтыч и, громко хлопнув калиткой, вышел на улицу. Холопам сказал:
– Айда по избам да баням. Чую, здесь беглый люд прячется.
Однако своих крестьян Митрий Флегонтыч в селе так и не обнаружил. И лишь в избе Исая Болотникова едва не произошла заминка. Когда Капуста с холопами вошел в избу, Болотников и Пахом Аверьянов сидели на лавке и чинили бредень, а возле них шумно гомонили с десяток чумазых, полуголых ребятишек.
Митрий Флегонтыч одному из холопов приказал проверить конюшню и баню, а сам, пытливо глянув на мужиков, приступил с расспросами.
– Говорите без утайки, где моих крестьян спрятали?
Исай отложил моток дратвы с колен, поднялся с лавки
и немногословно ответил:
– Сеятелей твоих в вотчине нет, государь.
– Куда же они подевались, старик? Правду молвишь – полтйну отвалю.
– Русь велика. От худого житья есть где укрыться. А полтину спрячь. Ни к чему это…
– Воровское семя! – зло проговорил Капуста и хлопнул дверью.
В избе остался дворовый лет тридцати, приземистый, светло-русый, в драной сермяге и лыковых лаптях. Подошел к одному мальчонке, подтолкнул его к светцу.
– Ты, Филька?
. – Я, дяденька Гурьяи, – улыбнувшись, отозвался малец.
– А тятенька твой Карпушка где?
Исай из-за спины холопа погрозил Фильке кулаком, но мальчонка не приметил и бойко выговорил:
– Тятенька вчера в избу к нам приходил. Полную шапку голубиных яиц приносил да сморчков. Эге- гей, как поснедали! А топерь тятька мой в лесу с мужиками сидит. Ух, 1?ак Капусту боится! А завтра сызнова заявится.
Селяне удрученно опустились на лавку. Все пропало. Не миновать теперь беды.
Гурьян, натянув на голову шапку, пошел к выходу. Обернулся в дверях. Дрогнула светло-каштановая борода в скупой улыбке.
– Не пужайтесь, православные. Нет худа без добра. Токмо сорванцов упредите, а то лишне наговорят. Так и быть, умолчу. Сам подумываю, как бы от Митрия сбежать. Ну, прощевайте.
Когда челядинец вышел из избы, мужики переглянулись и облегченно вздохнули.
– Ну, сразил ты нас, постреленок, – шлепнув Фильку по затылку, промолвил Пахом Аверьянов. – Отец-то смирный, а этот ишь какой шустрый. Хорошо еще дворовый праведным оказался.
– Мир не без добрых людей, Захарыч. Холопам не сладко у Капусты живется. Ободрались, обнищали, сидят на трапезе скудной, – проронил Болотников.
В конце села Капуста повстречался с Афоней. Бобыль поспешно скинул с головы колпак, низко поклонился и молвил весело:
– Во здравии ли, батюшка? Не угодно ли чарочку?
Узнав мужичонку, Капуста стеганул его кнутом и разгневанно рявкнул:
– Прочь с дороги, дьявол!
Афоня поспешно шмыгнул в избу. Схватившись рукой за обожженное плечо, проворчал:
– Замест спасибо да в рыло.
А Капуста повернул коня и сердито бубнил:
– Сей мужик – всему помеха. Споил, злыдень. До сей поры в глазах черти пляшут. Ввек экого зелья не пивал.
Подъехав к приказчикову тыну, Митрий Флегонтыч вновь загромыхал по калитке кулачищем. Из оконца выглянул Мокей, прогудел:
– Нету Калистрата Егорыча.
– Куда подевался твой замухрышка паршивый?
– Не ведаю, – изрек челядинец и захлопнул оконце.
Митрий Флегонтыч выхватил из-за кушака пистоль,
выпалил поверх тына и, зло чертыхаясь, поскакал в свою деревеньку. И уже по дороге решил – немедленно ехать к боярину Борису Годунову, к заступнику дворянскому.
Когда Капуста умчался из села, Калистрат Егорыч, творя крестное знамение, появился на крыльце – напуганный и побледневший.
– Едва богу душу не отдал, Мокеюшка. Под самое оконце из пистоля супостат бухнул. Еще наезд – и на погост угодишь с эким соседом.
– Оборони бог, батюшка. Холопов, что в дозоре стояли, поучить бы надо…
– Вестимо так, сердешный. За нерадивую службу – высечь батогами.
– Сполню, батюшка. Да и сам поразомнусь, хе-хе.
Приказчик побрел в избу, темными сенями поднялся
в свою горницу. Смахнул рукой дюжину кошек с лавки, опустился, задумался. Капуста – дворянин крутой, так дело не оставит. Царю будет жалобиться. Надо бы князя упредить… А мужиков надлежит из лесу возвратить. Неча им без дела сидеть. Мало ли страдйой работы в вотчине! Да и порядные грамотки пора на новых крестьян записать.
Калистрат Егорыч кинул взгляд на сундучок под киотом да так и обомлел. Сундучка на месте не оказалось. Ткнул кулаком густо храпевшую Авдотью по боку. Та и ухом не повела. Калистрат Егорыч больно дернул бабу за космы. Авдотья подняла на супруга заспанные глаза.
– Где сундучок, Авдотья? – вскричал приказчик.
Баба потянулась, шумно зевнула, свесила ноги с лежанки.
– Чево тебе, осударь мой?
– Где, говорю, сундучок с грамотками, неразумная?
– Да под киотом, где ж ему больше быть, батюшка, – вымолвила Авдотья и вновь повалилась на пуховики.
У приказчика даже руки затряслись. Снял со стены плеть, огрел сонную бабу по широкой дебелой спине и заметался по горнице.
И вскоре вся изба ходуном заходила. По сеням и чуланам забегали сенные девки, по амбарам и конюшне – дворовые холопы.
Мало погодя, насмерть перепуганный приказчик повалился перед божницей на колени и заголосил тонко, по-бабьи:
– Пришел мой смертный час. За какие грехи меня наказуешь, осподи? Верой и правдой тебе и господину служил, живота своего не щадя…
На шум прибежал Мокей. Глянул на хозяина и ахнул: валяется на полу Калистрат Егорыч и горькими слезами заливается.
– Ох, беда приключилась, Мокеюшка. Выкрали грамотки с мужичьей кабалой. Кинет теперь меня князь в темницу.
Челядинец растерянно заходил по горнице, глазами изумленно захлопал.
Пришел в себя приказчик не скоро. Битый час пытливо выспрашивал Авдотью и дворовых, но те ничего толком сказать не могли и лишь руками разводили.
И тогда Калистрат Егорыч приказал Мокею:
– Девок и холопей моих сведи в княжий застенок. Подвесь на дыбу и огнем пытай, покуда правду не скажут.
