Дали было Зине место в воскресной школе для рабочих, но после четырех занятий — о мировоззрении и происхождении человека — указали на дверь. Судя по всему, на уроках доносчик сидел. Губернатор распорядился: в двадцать четыре часа убрать новую учительницу! Не то велит закрыть школу. Однако ж Зина успела составить кружок из наиболее толковых учеников.
Слава у сестер Невзоровых в Нижнем Новгороде громкая — жандармское управление следит за каждым шагом. Старшая, Августа, принуждена была из-за этого перебраться во Владимир, служит там классной дамой. И только Ольга остепенилась, вышла замуж за благонамеренного во всех отношениях преподавателя Аракчеевского кадетского корпуса. Бывая в отъездах, ключи от своего дома Ольга и ее супруг оставляют матери — чтобы ухаживала за цветами. Именно в их доме останавливался летом Владимир Ильич. А несколько дней назад, в рождественские каникулы, там собрали гектограф.
Конечно, без Кржижановского это событие но обошлось. Поначалу, определяясь в Нижегородское земство инженером по кустарным промыслам, Глеб много ездил. Побывал в Ветлужских и прочих глубинках, насмотрелся на разорение не только крестьян, но и шинкарей, работающих ворсистые половики, гвоздарей, бочаров, посудников, вязальщиков, плетельщиков и прочих мастеров-издельщиков. Повсеместно бросают они родные места, идут на поклон в город. А статистика земская составляется так, будто кустари по- прежнему в селе и деревенские беды и капиталистические отношения их не коснулись. Особенно силен по этой части народник Николай Федорович Анненский, глава Статистического управления земской управы, известиый публицист. Он и на Короленко влияние имеет. Кржижановский не раз с ним схватывался, но пока безрезультатно.
Социал-демократическая группа в Нижнем подобралась боевая. Вокруг нее немало рабочих с заводов Сормова, Доброва и Набгольц, Курбатова, из городских типографий. Глеб и Зина помогают поставить дело. А Сильвии в это же время винит нижегородцев в провинциальной ограниченности, самодовольстве.
Виленские товарищи, замкнутые, в основном, на рабочих мелких мастерских, на ремеслешшках- одиночках, оттиснули недавно на гектографе сшивную книжку «Об агитации». Сильвин буквально переполнен ею. Подавай ему листковую агитацию, заводские бунты! Грозил привезти книжку в Петербург и добиться немедленного обсуждения в центральной группе…
— Прекрасно, — заметила Крупская. — Пусть привозит! Правда, эта брошюра до Петербурга тоже успела дойти. Более того, листковую агитацию мы уже начали.
— Да? — охрипшим от долгого рассказа голосом спросила Соня; румянец, пылавший до того на ее щеках, начал гаснуть.
— Да, — подтвердила Крупская. — Петру Кузьмичу об этом лучше знать. Он помогал переписывать воззвание. В ночь под рождество. Почти по Гоголю. Да он и сам об этом расскажет.
— Что рассказывать? — замялся Петр. — Четыре воззвания всего-то и сделали. Два попали к сторожам…
— Зато два других пошли по рукам! — досказала Надежда Константиновна. — В Смоленской школе о них только и разговору. Давно я не видела на уроках такого возбуждения. Ну прямо шмелиный гуд стоит!
Слова Крупской обрадовали Петра. Выходит, не все так плохо, как ему представлялось по сообщениям Машенина и Рядова.
— И вообще я думаю, — добавила Надежда Константиновна, — что уходящий год был для нас удачным. Образовались связи с Москвой, Нижним, Киевом, Вильно, Иваново-Вознесенском, с другими городами. Сделаны три выпуска о «друзьях народа». Это новый поворот в нашей работе. Многое уже изменилось, многое меняется. В таком свете листки на Семянниковском много значат. Они берут не количеством, а подходом. Они завершают год…
Договорить им не дали жильцы соседней комнаты.
Они привели врача. Петр узнал в нем доктора Глазовской школы, любителя фонвизинских басен.
— Проходите, Николай Александрович, — пригласила его Крупская. — Спасибо, что пришли.
— Вы меня знаете? — удивился Плаксин. — А я, извините, никак не могу сообразить…
— Учительница Смоленских классов Крупская. Надежда Константиновна. А встречались мы с вами на собраниях учителей объединенных вечерних воскресных школ Шлиссельбургской стороны.
— Очень приятно! Как же, припоминаю…
Пока Крупская поливала доктору на руки, Петр решил проверить свою догадку. Подсев к Соне, он спросил:
— Когда здесь был Владимир Ильич?
— Утром. А что?
— Ничего, — Петр торопливо погладил ее руку. — Пусть у тебя в новом году все будет по-новому. Как ты сама того желаешь… Главное, не болей.
— Спасибо, Петя, — голос ее дрогнул. — И — прости… Будто отсекая что-то очень важное, невозвратное, место Петра занял Плаксин.
— Ничего страшного, — выслушав больную, объявил он. — У вас, сударыня, главным образом простуда. Необходим покой, тепло, хорошее питание.
«Ничего страшного, — мысленно повторил Петр. — Ну что же, так и следует считать…»
Провожая Крупскую, он был молчалив. И она не пыталась заговорить с ним, понимая его состояние.
Оттепель все не унималась. Она несла с собой влажную пыль, хлюпала под ногами, клубилась у газовых фонарей, будто мошка. Но воздух уже доносил студеные потоки. И казалось, зто время направляет их, торопя наступление новой календарной поры.
Какой она будет?
Часть вторая
Кружка пива для дядюшки Фердинанда
1
С первых дней нового года снег переменился. Прежде мокрый, с дождем и туманами, проще говоря, лепень, он как-то враз затвердел, разлохматился, из пыли превратился в хлопья, заполнил собой серое пространство между обрывистыми берегами улиц, неожиданно высветив их праздничной белизной. Наконец-то под ногами перестала хлюпать талая вода, появился наст.
Извозчики и кучера конок маются: повсюду заносы; дороги и рельсовые пути не расчищены. Зато у кондукторов развлечение: с января из вагонов убраны подвесные звонки — очень уж пугали лошадей, — а вместо звонков введены сигнальные рожки. И теперь утомленные частыми задержками в пути пассажиры то и дело просят:
— Эй, человек, потруби!
Лошади вздрагивают, прядают ушами: от гудения у них спокойствия не больше, чем от звонков.
Мальчишки из мелочных лавок цепляются к конке, горланят:
— Бумажные спички! Новинка года! Фосфорные, самогарные, есть одиночные, есть парные!
Потом спрыгивают на обочину, останавливаясь возле таких же, как сами, безусых зазывал. Те пускают изо рта фонтанчики керосина, изловчившись, поджигают их. Огненные шары ввинчиваются в снежную пелену и там беззвучно лопаются.
Вместо привычных плошек с фитилями город украшен цветными фонариками. Подвешенные на не видимых глазу проволоках, они беспрестанно вращаются и, кажется, падают наземь вместе с хлопьями снега.
Городовые иа углах, чтобы не мерзнуть, напялили на себя множество поддевок, отчего стали
