– Ладно, постарайтесь не допустить преждевременной эйфории, – предупредил Глеб, перехватывая за цевье автомат. – Иллюминация не означает, что всем стало хорошо и беззаботно. Кого-то она, напротив, может разозлить. И вовсе не факт, что все уголки теперь освещены. Пойдем, Никита. Запритесь за нами.
Все изменилось! На судне работало освещение! Пусть не везде и не в должном накале, но стало светлее, веселее, попрятались привидения, испуганные таким развитием событий, затаились, обдумывая контрмеры. Спецназовцы двигались по проторенной дорожке – к носу судна. Перебегали от контейнера к контейнеру, всматривались, чутко водили ушами. Подмечалось что-то новенькое – застывший в центральной части потолка портальный кран, способный, перемещаясь в направляющих, охватывать все пространство трюма. Несколько лестниц, узкие площадки с перилами, тянущиеся на высоте примерно трех метров, – а за ними дверные проемы, это означало, что лабиринтов на этом судне гораздо больше, чем казалось. Не все пространство оказалось освещенным – многие лампы от старости просто отказывались работать. Но зон мрака осталось наперечет, их проходили довольно быстро. По одному закатывались на площадку, огороженную бортиком, захламленная мастерская, лестница, с которой эффектно сверзился Вадик Морозов, коридор, загроможденный гидравлическими агрегатами…
Искушение бросить гранату, прежде чем выбраться на полубак, было велико. Но выползали без фейерверка, откатывались от люка, прятались за вздыбленными листами настила…
Снаружи все оставалось по-прежнему. Дул порывистый ветер, волновался океан. Тучи разгонялись, опускались ниже, заходили, как «Мессершмитты», – временами из них что-то проливалось, но осадки были незначительными, ими с удовольствием можно было пренебречь. Обещанных островов на востоке не наблюдалось, так что если славные подводники поторопятся, то все не так уж плохо… Офицеры по- пластунски перебрались к загородке, вставали, разглядывая сумрачные реалии через прорези прицелов. За открытым пространством верхней палубы, в восьмидесяти метрах от полубака, покачивалась проржавевшая надстройка. Несколько минут они внимательно разглядывали пустые глазницы окон, выискивая в них хоть какой-либо намек на движение. Но все было чисто.
– Одни мы тут с тобой, Глеб… – шептал Никита, поводя стволом. – Совсем одни, как мамонтята на льдине… Давай звони, выкликай наших, а я прикрою, если что…
Связи не было! Глеб похолодел. Ручная радиостанция «Беркут», оснащенная спектральным шумоподавителем, с высоким КПД передатчика, оптимальная для применения в условиях пересеченной местности, – не работала! В трюме зашкаливали помехи, а когда он включил ее на палубе, в эфире воцарилась глухая кладбищенская тишина, прерываемая лишь редким поскрипыванием! Такого просто не могло быть! Несколько мгновений он недоверчиво вслушивался в эфир, проверял и перепроверял частоту, стучал окаянной железякой по ладони. Радиостанция отказывалась передавать сигнал! Он изумленно воззрился на Никиту – подчиненный слегка позеленел.
– Слушай, командир… – Слова давались ему с трудом. – А может, виновата та штука, которую мы видели в контейнере? Может, она… этот самый… генератор инфразвука, или чего там еще… Вот только не знаю, вызывает ли инфразвук радиопомехи…
– Не вызывает, – пробормотал Глеб. – Безотчетный ужас – вызывает, а вот радиопомехи – едва ли. Та штука, Никитушка, чем бы она ни являлась, была выключенной.
– Может, сломалась твоя радиостанция? – выдвинул новую гипотезу Никита.
Если и сломалась, то слишком уж невероятное совпадение. Глеб лихорадочно размышлял. Неприятности сыплются как из рога изобилия. Связи нет, «груз» утерян (возможно, бегает где-нибудь по судну), на судне посторонние с не самыми гостеприимными намерениями, и неизвестно, когда «Альба Майер» устанет от такой жизни и начнет тонуть. Плюс те самые эфемерные острова, к которым ее вроде бы сносит…
– А кому сейчас легко? – вздохнул Никита, словно прочитав его мысли.
Глеб не оставлял попыток реанимировать радиостанцию. Но дело, по всей видимости, было не в куске железа. На борту вертолета, когда он завис над палубой, тоже вышли из строя все системы (по счастью, не влияющие на летные качества), – впрочем, пилот при этом грешил на что угодно, только не на способность «Летучего голландца» выводить из строя хрупкую аппаратуру. Дай бог, что в полете снова все наладилось… Что же происходит? Судно… искрит? Стало большим аккумулятором, подавляющим любые радиосигналы?
– Командир, ты тормозишь, – подметил Никита. – Склад ума разворовали?
– Думаю, – буркнул Глеб.
– А тут хоть задумайся, – фыркнул пловец. – Тебе – страшно, мне – страшно… но решать проблему как-то надо, нет? Сколько мы тут еще просидим?
– Не получив сигнал, наши начальнички задергаются, – начал прогнозировать события Глеб. – Несколько часов они будут выжидать. Потом выдвинется субмарина, возможно, снова отправят вертолет… Продержаться семь-восемь часов, дружище, – пустяк…
– Да, сущая ерунда, – согласился Никита. – Запереться в машинном отделении, вздремнуть часиков шесть… Как-то не по-мужски, да? За это время выйдем из нейтральных вод, врежемся в какой-нибудь остров – а то и раньше потонем… Послушай, командир, – забеспокоился Никита, – глаза у тебя как-то недобро заблестели, это неспроста. С принятием безумных решений у нас, я понимаю, все в порядке? Мужиков подогнать?
– Это не безумное решение, – отрубил Глеб. – Ждать у моря погоды бессмысленно – ты прав. Можем прождать и сутки. Единственное, что мы способны сделать, – это отыскать любителя путешествовать в контейнере, если он еще жив, – и вытрясти из него всю душу. Подозреваю, он скрывается в одном из кубриков на средней палубе – неподалеку, кстати, от машинного отделения. Пойдем, капитан, не будет терять времени…
Он чувствовал, что вялотекущая «холодная война» вот-вот оборвется и начнется что-то действительно чреватое. Но у майора Дымова имелись встречные аргументы: предельная осторожность и ответная партизанская тактика. Лишь бы кто-нибудь из его людей раньше времени не спорол глупость…
И снова дорога, по которой он мог передвигаться уже вслепую. Но теперь их тропу освещали лампы дневного света, встроенные в потолок. Необходимость в фонарях временно отпала. Они почти бежали, давя разбросанные по полу обрывки кабелей. Чуть помедленнее, кони… Он пригнулся, выскальзывая на галерею, – теоретически пулю по корпусу никто не отменял. Никита, тяжело дыша, вывалился за ним. Вот так влипли! В помещении горела лишь одна очень тусклая лампочка – высоко на потолке. А ведь пятнадцать минут назад их тут горело несколько! Присели, рассыпались, схватившись за перила, – на всякий пожарный. И снова вкралось в душу чувство беспричинного ужаса – потемнело в глазах, задрожали лодыжки… Охнул Никита, падая на колени, а Глеб почувствовал, как жирный пот хлынул со лба – в таком количестве, что хоть умывайся этим потом! Соленые выделения щипали глаза, он начал яростно растирать их кулаками. Сердце бешено дубасило в грудную клетку. Сдавливало грудь, едва дышалось. «А ведь это действительно звуковые волны низкой частоты! – прозрел Глеб. – Ну, не может быть иначе, с какой стати?!»
– Ты как, командир? – прохрипел Никита, вцепляясь обеими руками в перила – а автомат повис на шее. – Ох, хреново мне что-то стало…
– Пошли… – проскрипел Глеб, – прорвемся… Надерем задницу этому засранцу, чтобы знал, как экс… кременты на нас ставить…
– Экскременты? – выплюнул Никита. – Ну, в общем… можно и так сказать…
И вдруг метнулось что-то под лестницей! Резкий стук, покатилась металлическая болванка. Задрожали перила. Глеб нашел в себе силы оторваться от перил, шагнуть на лестницу… и чуть не покатился с нее кубарем!
– Вот он, твой засранец… – хрипел Никита. – Черт, он под лестницу утек… В натуре, Глеб, не прикалывался Вадька, когда говорил, что его за ногу схватили… Ну-ка, дай-ка я туда пальну…
– Отставить, Никита…
– Да мать твою! – разозлился подчиненный. – Мы что, с ними пакт о ненападении подписали? Они тут издеваются над нами, а мы терпим, как Иисус Христос?
И тут в грузовом трюме, от которого их отделяла мастерская и узкий дверной проем, разразилась
