выпал из ниши-токонамы, и теперь в нише зияла черная дыра. Тумбочки были разбросаны, валялись сломанные табуретки, засохший метровый бансай, осколки посуды. Половина шкафа, встроенного в стену, была распахнута, оттуда вывалился ворох одежды и уже практически сгнил от постоянной сырости. Вторая половинка шкафа оставалась закрытой. Он направился в дальний угол, где находилась кухня, похлопал дверцами сбившихся в кучу шкафов, раскрыл перевернутый холодильник… и отшатнулся – запашок, итить его… Зажимая нос, забрался в кухонную тумбу, отыскал банку океанической ставриды с сохранившейся этикеткой, поднял валяющийся под ногами нож, вскрыл консервы, опасливо обнюхал кусочки рыбы в масле. Что бы им сделалось за пятнадцать месяцев? Выкопал из шкафа чистую ложку, с жадностью набросился на еду, которой действительно ничего не сделалось. Вскрыл вторую банку, отправил ее содержимое вслед за первой, отыскал пластик с чистой водой, с жадностью его осушил… И заиграла жизнь цветными красками, стало покойно на душе, все-таки неплохая штука – жизнь… Он снова навестил «фарфорового друга», который потускнел, потрескался, но пока еще держался молодцом, провел очередное «выездное заседание». Пошатываясь, вывалился в комнату, плюхнулся на кушетку перед перевернутым телевизором – изрядно отсыревшую, но пока реальную и твердую. Пошарил рукой по подушкам и, к вящему изумлению, обнаружил в узкой щели пульт дистанционного управления, вытащил, уставился на него, как на невиданное чудо, направил на разбитый телеэкран…
И словно действительно попал в кино. Выпрыгнул из-за угла злорадствующий бог сна Морфей, бросился, растопырив клешни, потащил в свои глубины… И снова выплывала из белесого тумана громада контейнеровоза, крались белокожие призраки с воспаленными глазами, щерили беззубые рты… Умолял не отпускать его в царство мертвых Вадик Морозов, уплывая в кровавой реке, трясся, обливаясь кровью, Платон. Спускались на парашютах рогатые черти в одинаковых утепленных куртках, выпутывались из строп, сбрасывали ранцы, бежали, строча из автоматов и выкрикивая какую-то чушь на международном языке…
Он очнулся, обливаясь холодным потом. Стареешь, Глеб Андреевич, слабину даешь? Увлекся просмотром телепередач? Его трясло от холода – пропал комфорт, гуляли сквозняки, зуб на зуб не попадал. Он по-прежнему сидел перед телевизором, сжимал в руке заплесневевший пульт, таращился в зияющую дыру посреди экрана. А в голове витали остатки недосмотренного сна – трещали автоматы, падали люди со смутно знакомыми лицами…
Он бросился к шкафу – вернее, к той половинке, что оставалась запертой. Дергал дверцу, она не открывалась – он разбежался, саданул со всей дури пяткой, она просто вывалилась из шкафа. Он выгребал какие-то кипы одежд – женскую, мужскую. В одной половинке – этническая: ярко-красные штаны хакама – складчатые, похожие на юбку, куски материи, обертываемые вокруг бедер, мужское кимоно, коллекция поясов-оби – и откуда такие познания у майора спецназа? Ах да, известный японовед, япона мать… В другой половинке шкафа – нормальная одежда, волок ее на диван, ковырялся в ней, сырой, не очень вкусно пахнущей, но вроде целой и добротной. Потом забрался под нижнюю полку в шкафу, вытряхивал оттуда обувь – какие-то кеды, тапочки, осенние ботинки примерно его размера, деревянные сандалии в форме скамейки, носки из плотного хлопка с разделением для большого пальца… Его уже ломало от холода! Он стряхивал с себя свои опостылевшие, мокрые, провонявшие насквозь тряпки (добротный форменный комбинезон превратился черт знает во что), разделся догола, Аполлон, блин… Энергично проделал комплекс упражнений, разгоняя кровь, утерся полотенцем, которое у него в руках распалось на две половинки. Натянул на себя какие-то странные трусы в абстрактную вязь и с бахромой (ничего, окажется дома, рассмотрит поближе – лишь бы не женские, хотя какая разница!), натягивал вязаные носки, байковую рубашку, штаны из плотной дерюги – их хозяин, судя по всему, трудился работягой в порту. Влез с натягом в добротную замшевую куртку смутной расцветки, но вроде не коричневую (а то ассоциации какие-то неприятные). Японские мужчины – люди по модулю не крупные, но и в боевые пловцы никогда не принимают гигантов с косой саженью в плечах…
Молния в мозгу – а что у нас на улице? Подходит время, как ни крути. Он бросился к окну – не видно ни хрена, помчался к другому – на кухню, запинаясь об осколки битой посуды и разбросанные по полу инструменты для поедания сырой рыбы с рисом и лапши-рамен. И застыл, завороженный величием зрелища…
Контейнеровоз «Альба Майер» входил в прибрежные воды. Он двигался как-то под углом, рывками. А ведь не потонул, молодец, хотя корма просела в воду основательно! Такое ощущение, что Бог, взирающий с небес, снова сделал поблажку российскому спецназу. Везде на острове, куда простирался взгляд, возвышались голые скалы – суровые, надломанные, устремленные ввысь. В бухтах грудились пирамиды отполированных валунов. Морские волны облизывали скалы. А в том месте, куда подходил контейнеровоз, простирался протяженный пологий пляж, усыпанный небольшими камнями, а далее переходящий в травянистый склон и косогор, за которым начинался хвойник. Это был действительно подарок судьбы! Дай бог, чтобы там не оказалось подводных скал! До берега «Альбе Майер» оставалось двадцать или тридцать метров. Отмелей на побережье не было, водные пучины распахивались в двух шагах от суши. И вдруг удар, он на собственной шкуре почувствовал, как многотонное ржавое тело охватила дрожь! Затрясся корпус, наткнувшись на препятствие, но судно по инерции продолжало идти. Вот оно уже практически выползло на берег, было видно, как от сотрясения разваливается верхний ярус надстройки, ломаются и падают опоры, складываются стены, отрываются от них и планируют на палубу железные листы… Разбегайся, народ! Ведь не идиоты, должны понимать…
Судно шло, треща и сотрясаясь, остановить такую махину не в силах даже скалы. Носовая часть уже продавливала песок, «Альба Майер» угрожающе кренилась, но падать не собиралась – и это просто замечательно! И вдруг Глеб отшатнулся – рядом с носом проплыл огрызок скалы! Он попятился за тумбу, как будто от этого могло что-то измениться. Увлеченный зрелищем, он забыл, что и сам находится в таком же положении! Мысли разбегались. Домик действительно отнесло немного к северу, он огибал остров и двигался мимо изрытых трещинами скал, сползающих в море, – всего лишь в нескольких метрах от них! Рельеф клочка суши оказался довольно извилист, дом вплывал в небольшую бухту – его, похоже, выбросило из «мэйнстрима». А впереди, в сотне метров, выросла огромная черная скала, прямиком на которую он и шел! Течения здесь не было, домик двигался по инерции, но достаточно быстро!
Ну что ж, возможно, к лучшему. Делать было нечего – он снова принялся разоблачаться. Скинул все, оставшись в одних трусах (некого пугать в этом лесу), помчался на кухню, рылся в тумбе, выбрасывая пустые бутылки, ершики, окостеневшие средства для чистки посуды и мебели. С довольным урчанием выудил упаковку мусорных мешков, оторвал две штуки, вставил один в другой, не спуская взгляда с окна, принялся энергично запихивать в них одежду и обувь. Стащил с вешалки какой-то шарф (хотя, возможно, пояс), блеклую женскую куртку, утрамбовал, сверху пристроил обе половинки полотенца. До встречи со скалой оставалось пятнадцать метров, она неумолимо надвигалась, он уже видел разводы в сером камне, вкрапления бесцветного минерала, какие-то жалкие пучки и стебли, выбивающиеся из трещин… Семь или восемь метров – он сел на подоконник, взвалив мешок на плечо (квартирный вор, блин), развернулся вместе с ногами, сполз и погрузился в холодную воду, которая приняла его, как родного…
Он плыл, загребая одной рукой, второй обнял мешок, который неплохо держался на воде, но едва ли мог сойти за спасательный круг. Раздался треск – домик прободал скалу, от удара пошатнулся столбик, подпирающий козырек крыльца, повалился, а вместе с ним рассыпалась хлипкая конструкция, которую он держал. Сам же дом практически не пострадал – во всяком случае, он остался на плаву, прильнув к скале. Но что-то под кровлей уже рушилось, падали перекрытия, трещали стены. Возможно, строение со временем и затонуло, но этого Глеб уже не видел. Спасибо этому дому, но пора к другому… Ни разу до сегодняшнего дня он не испытывал отвращения к морской воде (как-то не положено по долгу службы), но сегодня почувствовал – уже тошнило! Он плыл короткими саженками, выискивая место, где можно без потерь перебраться на сушу. Повсюду высились камни, они вплотную подступали к иссеченным трещинами скалам. Он ухватился за шершавый гребень нависшей над морем глыбы, подтянулся, забросил наверх мешок. Полежал на спине, чтобы отдышаться, затем опять подплыл к этому клыку, подался из воды, схватился за выступ обеими руками, начал подтягиваться, скрипя изношенным телом. Это было уже чересчур…
Он справился, потом валялся на камне, меланхолично разглядывал спешащие на север кучевые облака, лапы елей у края обрыва, макушки скал, царапающие небо. «Вот и вечер пришел», – подумал он устало. Насыщенный денек выдался. Если попытаться припомнить… то ничего подобного и не припомнишь. Темнело на севере неторопливо – до подхода сумерек оставалось, наверное, не меньше полутора часов. Но
