В «пиратской бухте» царила подавленная тишина. Утренний шторм стряхнул поврежденный катер с «барьерного рифа», пошвырял по «бутылочному горлышку» и повалил набок. На поверхности остались лишь несколько иллюминаторов и киль, раздавленный в нескольких местах. Бригантину тоже стихия не пощадила. В безветренную погоду покалеченная «Лукреция» каким-то чудом оставалась на плаву, хотя и с сильным дифферентом на нос. А сейчас она практически наполовину погрузилась в воду, задрав корму, и чем-то напоминала страуса, зарывшего голову в песок.
– Приятно посмотреть, – безжалостно прокомментировала Татьяна. – Бодрое, жизнеутверждающее зрелище.
Тела «ответственных за мероприятие» и ценные вещи, видимо, уже перенесли. В районе погибших судов живых существ не наблюдалось. Невнятный шум доносился из скал – такое ощущение, что там галдели чайки в своем гнездовище. «Передвигаться крайне осторожно, – предупредил Глеб. – Обозленные пираты, которым нечего больше терять, могут отплатить той же монетой – партизанской тактикой». Они передвигались по одному, огибая скалы, нависающие над «пиратской бухтой» (которую Гурьянов остроумно предложил переименовать в «Бухту затонувших надежд»), – один перебегал, а каждый из троих держал под контролем свой сектор обстрела. Местность в этой части острова была безжалостно распахана – такое ощущение, что ее бомбили с воздуха. Вывернутые пласты земли, редкие кусты и молодые пальмы, смутно напоминающие грибы-боровики. Соблазн перемахнуть через эту целину был велик, но Глеб приказал идти в обход – как делают все нормальные герои. И снова они тащились через заслоны из папоротника, увязали в листве и паразитах, присосавшихся к деревьям, падали в ямы, замаскированные ветками и сухими коряжинами…
Пиратский лагерь неплохо просматривался в прорехах между шапками листвы. Дистанция – метров девяносто, а впереди – одно из немногих на острове открытых пространств. «Ближе не подходить», – предупредил Глеб. Они лежали в нескольких метрах от опушки, в пышной траве потрескивали цикады, гомонили птицы с ярким «попугайским» опереньем (как бы даже не попугаи). В пиратском прибежище еще теплилась жизнь. Просматривались несколько приземистых палаток, передвигались какие-то снулые личности. Похоже, назревало событие. На открытом пространстве возникли несколько фигур – они лениво тащились, волоча за собой автоматы. У одного из них была перевязана голова. Бинт почернел от грязи и крови – раненый с трудом переставлял ноги. Потом из расщелины вылупилась знакомая личность – фактурный скандинав (кажется, Свенсон), назначенный Рафаэлем командовать частью отряда. Он сильно сутулился, прихрамывал, выглядел подавленным, но тяги к власти не растерял – гаркнул что-то гортанное. «Муравейник» оживился – пираты, увешанные оружием, потянулись из расщелин, выбирались из палаток. Донесся шум – к Свенсону подбежал один из подчиненных, начал что-то сконфуженно объяснять, тыча пальцем в палатку у себя за спиной. Выслушал ответ, немного поколебался и забрался на корточках в палатку. Прогремел выстрел.
– Своего же раненого прикончили, черти, – пробормотал Гурьянов. – Ну, разве можно так?
Похоже, объявлялся общий сбор. Глебу стало интересно, чем же собираются заняться пираты. Флот погублен, начальство перебито, связи с «центром» нет – а если есть, то как-то боязно докладывать папочке Юанджуну о смерти его приемного сына и полном провале операции. Единственный из выживших начальников – громила Свенсон, еще позавчера рядовой пират, – впечатления светоча разума не производил. С точки зрения Глеба, единственным выходом для горстки людей было выбрать безопасное место под лагерь и ждать. Но у Свенсона, похоже, имелись соображения. То, во что выстроилась дюжина измотанных людей, лишь отдаленно напоминало шеренгу. Попытка поддерживать в этом войске железную дисциплину выглядела карикатурно. Свенсон что-то злобно выкрикивал, хромая перед строем. А потом по шеренге просквозило оживление. Все как по команде повернули головы. Свенсон покосился через плечо – подбежал субъект в драных джинсах, обнаженный по пояс, начал что-то втолковывать ему на ухо. Свенсон явно заинтересовался, задал вопрос. Субъект начал тыкать пальцем куда-то на юго-восток и подпрыгивал от возбуждения. Сломался строй, люди заволновались.
– Они кого-то засекли, – напрягся Глеб. – Черт меня побери, ребята… Бьюсь об заклад, эти парни нашли себе занятие на день грядущий. Не забываем, что по острову бегают свихнувшийся олигарх и блондинка – и вовсе не факт, что они бегают вместе. Дозор пиратов засек кого-то из этой парочки. Я, конечно, не специалист по психологии среднестатистического пирата, но подозреваю, что обнаружение одинокого мужчины не вызвало бы столь нездорового возбуждения…
– Блин, им лишь бы потрахаться, – недовольно проворчала Татьяна. – Одной ногой на том свете, а все туда же…
Пираты под предводительством рослого шведа покидали лагерь. В принципе их можно было понять. Информация, коей обладали рядовые члены банды, носила отрывочный характер. О чем-то они знали, о чем-то догадывались. Возможно, ходил слушок о золоте, покоящемся на морском дне. В этой связи поимка человека, имеющего к этому золоту пусть даже опосредованное отношение, представляла интерес – хотя бы в плане реабилитации в глазах папаши Юанджуна. Глеб считал их поголовно. Из лагеря выступили тринадцать человек – похоже, все, кто выжил. Одни хромали, у кого-то была забинтована голова, у кого-то рука. Но двигались эти парни довольно быстро – через разрыхленный пустырь, в направлении центральной части острова.
– Внимание, бойцы… – сообразил Глеб. – Они идут примерно в те края, где мы свалились в пещеру с подземной речкой. Там единственная тропа по кочкам и буеракам – у нас минутная фора, не больше. Черт возьми, соотечественники, мы можем взять их в капкан!
Он энергично пополз назад, подпрыгнул, помчался без оглядки в густые кущи по уже протоптанной намедни тропе…
Они лежали, зарывшись в землю, навалив перед собой камни, а на головы – какие-то ветки, рисовали полосы на лицах липким тропическим гумусом. Автомат «ФАМАС» (по-простому «клерон» – «труба») был непривычен после многолетнего применения «калашникова», но какой же спецназовец не справится с этой «лягушачьей» штукой? Три секторных магазина по тридцать патронов под рукой, четвертый в автомате, первая пуля уже в стволе… Спокойные, уверенные в себе – мигом успокоились после стремительного марафона, по ходу которого лишь чудом не переломали ноги. Прошла минута, как они заняли позицию напротив спуска, усыпанного камнями, лежали полукругом, ждали. Вторая минута заканчивалась, пора бы уже, если он ничего не напутал…
Здесь действительно имелась лишь единственная тропа, по которой могла пройти группа людей. Он не напутал, он все рассчитал. Они возникали по одному, страшные, как демоны, изгнанные из преисподней, вылитые зомби без памяти, мозгов и критического мышления. Фигуры «солдат» противника рябили перед глазами, распадались на нечеткие составляющие. Он старательно наводил резкость, сбивал картинку в фокус – вся усталость прошедших дней навалилась разом, придавила к земле чугунным гнетом, взялась за глаза, за уши… Жилистый, обнаженный по пояс субъект, подпрыгивая, двигался первым, постоянно оборачивался, словно проверяя, не отстают ли товарищи. Бронзовое туловище в густой испарине, волосы слиплись от пота – ему приходилось постоянно встряхивать головой, чтобы отбросить их со лба… Вторым косолапо передвигался Свенсон – мрачный, невыспавшийся, одутловатый, он грузно переставлял ноги, обутые в разорванные кроссовки, и автомат в его мясистых лапах смотрелся какой-то юмористической игрушкой… За Свенсоном ковыляло «лицо кавказской национальности», расписанное наколками, – небритое, с запавшими глазами цвета тины, бедро чуть выше колена обмотано бинтами поверх штанов… Возникали следующие – бородач с забинтованной головой, уместно смотревшийся бы на байке, рослый китаец – желтый, как нарцисс, и морщинистый, как шарпей, господин семитской наружности с прямоугольной бородкой и выпученными глазами, темно-коричневый индус с перевязанной грудью – он тяжело дышал и закусывал губу, какой-то чернявый, невротичный живчик, похожий на Пьера Ришара, снова китаец, представитель одной из многочисленных индонезийских народностей с «граффити» на голом черепе и родимым пятном в половину рожи…
– Ну, красавцы, не могу… ну, красавцы… – потрясенно шептал Гурьянов. – Да это же зомби, восставшие из мертвых, в натуре, земляки…
– Не стрелять… – шипел Глеб.
– Почему? – не понимала Татьяна.
– По кочану…
– Ага, мы как водители маршруток, – догадался Дениска. – Ждем, пока наполнится весь салон…
