ее, когда-то выложенные ровными рядами камней, местами потрескались. Скорее всего, это следы землетрясения, случившегося в этих местах в давние времена. Стоявшие здесь некогда здания разрушились, и на их развалинах построили монастырь.
Настоятель появился в трапезной в сопровождении двух монахов в богатых антиохийских одеяниях. Их пышущие здоровьем лица совсем не походили на лики египетских монахов, из-за многочисленных постов изможденных и посеревших до цвета речного ила, каждое лето оставляемого на земле нильским разливом. Настоятель оказался совсем еще не старым, неторопливым в речах и движениях внушительным мужем. Когда он начал читать рекомендательное письмо Нестория, лицо его осветилось улыбкой. Закончив, он сказал, что будет рад видеть меня в числе прочих братьев.
После ужина молодой монах проводил меня до кельи, которую я описал в начале своих записок. Он просидел со мной целый час, рассказывая о распорядке в этом монастыре, устав которого мало чем отличался от большинства прочих: днем — кое-какие несложные работы, а в основном — частые молитвы и славословия. Меня распирало от желания расспросить наставника о доме без окон и дверей, но я предпочел с этим подождать.
Поначалу в монастыре я чувствовал себя спокойно. Большую часть времени проводил в чтении и службах, успокаиваясь душой. Почтенный Несторий оказался прав: этот монастырь идеально подходил для меня своей уединенностью, не будоражащей чувства и мысли. Лишь одно не давало покоя — угрюмое глухое строение с купольной крышей и темным проемом единственного окна, одиноко стоящее в дальнем углу монастырского двора. Спустя несколько дней я кое-что узнал о нем, но многое по-прежнему оставалось непонятным. Его называли «замком», потому что в прошлом он служил монахам укрытием, где они прятали свое имущество и скрывались сами во время частых воровских налетов, пользуясь веревочной лестницей, чтобы безопасно покидать это пристанище и возвращаться обратно. Это здание вовсе не было глухой коробкой: внутри имелись помещения, разделенные проходами, а также усыпальница для монахов, умерших за последние сто лет — таков был возраст монастыря. Построили это защитное сооружение лет семьдесят назад на месте старого кладбища, чтобы оно впитало в себя благословение погребенных. В «замке» было четыре потайных этажа, соединенных винтовой каменной лестницей, расположенной в центре здания. Она идет до самой крыши, где находится единственный выход наружу, запирающийся изнутри на толстый медный засов.
И еще мне поведали шепотом, что лет пятьдесят назад монахам пришлось провести внутри этого мрачного строения около месяца. Именно столько их осаждали разбойники, разбившие лагерь в большой церкви, но так и не сумевшие найти способ проникнуть в убежище. За это время произошло несколько удивительных знамений, самым главным из которых стало явление три ночи подряд лика Иисуса Христа на фоне полной луны. Чудом оказалось и то, что в последнюю ночь осады разбойники проснулись, охваченные ужасом, похватали свои мечи и стали резать друг друга, как Гог и Магог{81} . Так они сражались, пока не перебили друг друга. Утром монахи увидели их мертвые тела, валявшиеся на площади перед большой церковью. Все они, больше двадцати человек, погибли в одночасье. В эту историю верят все здешние обитатели. Они уверяют, что настоятель собственными глазами видел эту сцену, когда был совсем маленьким.
Это здание и связанные с ним легенды дразнили мое любопытство. Я представлял себе его внутреннее устройство в виде переплетающихся ходов, как в муравейнике. Хотя оно стояло на земле, было совершенно неприступным с трех сторон — южной, западной и северной — из-за бездонного обрыва, по которому невозможно взобраться.
Говорили, что, когда двадцать лет назад здесь появилась императорская стража, набеги прекратились. Охрана положила конец вечным монашеским страхам и необходимости прятаться. С тех пор в здание входили, лишь когда умирал какой-нибудь монах: его вносили внутрь, чтобы похоронить. Мне втемяшилось в голову непременно попасть внутрь «замка», но за все время моего пребывания в монастыре никто не умер, так что ни проникнуть в здание, ни увидеть, как кто-то из братии входит в него, у меня не было никакого повода. По секрету и намеками мне дали понять, что настоятель в потайной комнате «замка» хранит гвозди, которыми в день распятия в Иерусалиме были прибиты кисти и ступни Иисуса Христа, и что эти гвозди будут светить по ночам, разгоняя мрак, если монахам вновь доведется прятаться внутри этой постройки.
Спустя несколько недель после моего прихода настоятель попросил меня часть дневных часов проводить во флигеле, располагавшемся в западной части монастырского двора. Он объяснил, что это строение специально отведено для лечения больных, которые будут приходить сюда из ближайших деревень. Он предложил мне также устроить там библиотеку, и я с радостью согласился. Деревенский столяр выстругал деревянные полки и по моему указанию расположил их вдоль западной стены, напротив окон, выходящих на монастырский двор. Помимо собственных книг, в моем ведении оказались книги, которые я извлек из монастырского хранилища. Это были по большей части Евангелия, псалтири и молитвенники. Я расставил книги на полках по тематике: вначале — медицина и лекарственные средства, затем — по истории и литературе, а рядом с ними — духовные. Столяр замечательно отреставрировал стол и несколько стульев, которые я поставил в центре комнаты. Так в моем распоряжении оказалась библиотека, о которой я давно мечтал. Мне очень нравилось, что она находится в отдалении от мрачного и навевающего тревогу «замка». В ожидании первых больных я проводил долгие дни, коротая время за чтением.
Однажды, выходя с настоятелем из большой церкви после обедни, я увидел круглолицего подростка лет пятнадцати, сидящего на камне на полпути между монастырскими постройками и отведенным мне флигелем. Настоятель поманил его, и тот, обрадованный, подбежал. Настоятель сказал, что мальчишка будет помогать мне в библиотеке и в больничных делах, пояснив, что хотел бы, чтобы этот юнец научился у меня чему-нибудь полезному. Я склонил голову в знак повиновения. Благословив нас, настоятель прибавил:
— Он хороший мальчик и будет тебе верным помощником. Зовут его Дьякон.
Услышав имя мальчишки, я улыбнулся, — Дьякон! Ни внешним видом, ни возрастом он никак не походил на служащего церкви. Быть может, его так назвали в надежде, что однажды он станет настоящим дьяконом? Я спросил у мальчика, жавшегося к стене хлева, откуда у него такое имя, и он ответил, что еще ребенком его так назвал настоятель. Мне это показалось странным, а поскольку мальчишка явно хотел открыть мне что-то еще, я присел на край разрушенной стены и стал слушать. Дьякон рассказал, что одним воскресным утром его, младенца, подкинутого к воротам большой церкви, подобрали монахи. От роду ему было всего два дня, и из-за крайнего истощения он не мог даже плакать. Настоятель предложил кому- нибудь из прихожанок взять малыша, но никто не решился, кроме одной бедной женщины, согласившейся дважды в день кормить его грудью. Это была жена сельского священника, в дом которого и пристроили младенца… Так решилась судьба этого ребенка, а настоятель нарек его Дьяконом!
— Мать отказалась от меня, так что я никогда ее даже не видел, — добавил мальчик.
Меня тронула простота, с которой он поведал свою историю, не выказав ни сожаления, ни стыда, как будто рассказывал о чем-то совершенно обыденном, о чем спокойно можно поделиться с первым встречным. Это был первый урок, усвоенный мной в этом монастыре: не стоит стыдиться ничего происходящего с нами, если мы в этом не виноваты. Это помогло мне выбросить из памяти детские воспоминания о матери и позабыть многое из того, что в прошлом сделал или не сделал я сам из страха или от недостатка решимости.
Дьякон стал моим помощником во всех делах. Со временем я обнаружил, что он и в самом деле хороший и чистый духом мальчик. Вместе с монахом по прозвищу Фарисей он усердно помогал мне заниматься расстановкой и уходом за книгами, так что вскоре это место с полным правом могло называться библиотекой.
Года через два после моего поселения здесь я начал ощущать, что этот монастырь и в самом деле — мой последний оплот. В ту пору мне было уже тридцать пять лет, но я чувствовал себя еще достаточно молодым и полным сил. Как правило, мой день начинался с полуночной молитвы, после которой вместе с остальными монахами я выстаивал службу. Когда все расходились по своим работам, я шел в библиотеку, где и оставался все время, покидая ее только на молитвы.
В начале монастырской жизни монахи настойчиво приглашали меня разделять с ними обеденную трапезу, но я отговаривался тем, что довольствуюсь одним-единственным завтраком в сутки. Аскетическая
