идеей'кафолической Церкви', которая должна была появиться несколькими поколениями позднее, не будет здесь занимать нас, хотя она и интересна с исторической точки зрения [243]. Во всяком случае, фактом остается то, что, по крайней мере, в литературе первых трех веков местная Церковь, начиная с ап. Павла, называлась'™kklhs…a toа Qeoа', или'вся Церковь', или даже'kaqolikѕ ™kklhs…a'и это не несвязано с конкретной евхаристической общиной[244] . Как делает ясным экклезиология Игнатия Антиохийского, контекст, в котором появляется термин'kaqolikѕ ™kklhs…a', является евхаристическим, в котором главный интерес Игнатия заключается в единстве евхаристической общины[245]. Поэтому вместо того, чтобы стараться найти в тексте Игнатия значение'кафолическая Церковь'в контрасте между'поместная'и'вселенская', мы были бы более верными источниками, если бы мы рассматривали это в свете всей экклезиологии Игнатия, согласно которой евхаристическая община есть'точно то же самое что'(это тот смысл, который я придал бы'йsper', который связывает эти две в тексте Игнатия) и вся Церковь, объединенная во Христе [246].
Поэтому кафоличность в этом контексте означает ничто иное как целостность и полноту Тела Христова'точно так же'('кsper') как она рисуется в евхаристической общине.
II. Состав и структура евхаристической общины как отражение кафоличности.
Имея в основе такую точку зрения на евхаристическую общину, было бы невозможно составу и структуре этой общины отличаться от того, что в действительности структура могли бы означать другую экклезиологию. Поэтому для нас важно, чтобы понять эту экклезиологию, особенно когда это касается аспекта'кафоличности', иметь в виду этот состав и структуру.
Как мы знаем из собрания существующих фрагментарных литургических свидетельств первых веков,'вся Церковь'[247],'обитающая в определенном городе'[248] могла'собраться вместе'[249] главным образом в воскресенье[250], чтобы'преломить хлеб'[251]. Этот синаксис мог быть единственным в этом данном месте в том смысле, что он включал бы'всю Церковь'[252]. Этот факт, который обычно не отмечают историки, имеет первостепенное церковное значение, ибо он немедленно проводит линию раздела между христианской и не–христианской моделями единства во время древней Церкви.
Собирание вместе в братской любви, конечно же, не было христианским нововведением. В Римской Империи было обычным делом создавать'ассоциации', так что была потребность в особых законах относительно таких ассоциаций, называемых'collegia'[253]. Братская любовь, которая царила среди членов коллегии, была столь сильна и организована, что каждый из них ежемесячно вносил вклад в общий фонд и они обращались друг к другу со словами'братья'(fratres, sodales, socii)[254]. В отличие от язычников иудеи, которые жили в Римской Империи, были также организованы в особые общины во главе со своим собственным этнархом [255] и их братская любовь была так сильна, что в отдельных группах вроде эссеев они жили на принципах совместной собственности. Поэтому говорить о единстве ранних христиан в терминах братской любви означало бы упустить уникальный момент этого единства и возможно даже подготовить его под сравнение, из которого оно, конечно, многого не выиграло бы, особенно в свете таких свидетельств, которые дают тексты вроде Гал.5,5; 1Кор.11,12 и т. д.!
Конечно существовало основное различие в вере, которое отличало христиан от их окружения[256]. Но существовала также определенная отличительность в способе их сбора, что не проходило незамеченным. Эта отличительность заключалась в составе этих собраний. В то время как иудеи основали единство своих собраний на расе (или, в более поздние времена, на более широкой религиозной общине, основанной на этой расе), а язычники — по профессии, христиане провозгласили, что во Христе'нет ни язычника, ни иудея'[257] ,'женщины или мужчины'[258], взрослого или ребенка[259], богатого или бедного[260], хозяина или раба[261] и т. д. Конечно, если христиане вскоре пришли к тому, чтобы верить, что они составляют'третью расу', но это было сделано только для того, чтобы показать, что фактически это была'нерасовая раса', а народ, который, претендуя на то, что они являются истинным Израилем, провозгласили в то же самое время, что их не интересовала разница между язычником и иудеем, если они являлись членами христианской Церкви. Это отношение, которое превосходило не только социальные, но и природные разделения (такие как возраст, раса и т. д.), отражались по преимуществу в евхаристической общине. Очень многозначительно то, что в отличие от того, что делают Церкви сегодня в век, отмеченный трагической потерей первоначальной экклезиологией, никогда не было совершения Евхаристии специально для детей или для учащихся и т. д., как не было Евхаристии, которая совершалась приватно или индивидуально [262]. Такая практика разрушила бы именно кафолический характер Евхаристии, которая явилась'литургией', то есть'общественным делом для всех христиан одного и того же города, в который достаточно многозначительно — долгое время и в местах, переполненных как Рим во втором столетии, приходили люди из деревни, чтобы участвовать в Евхаристии[263]. Евхаристическая община в своем составе была кафолической общиной в том смысле, что она возвышалась не только над социальными, но и природными разделениями[264], как это будет иметь место в Царствии Божием[265], откровением и реальным знанием которого явилась эта община[266].
Эта'кафоличность'евхаристической общины отражалась также в ее структуре. Насколько мы можем реконструировать эту общину из отрывочных свидетельств, которыми мы обладаем, мы можем увидеть, что в центре синаксиса всей'Церкви'[267] и позади'одного алтаря'[268] находился трон'одного епископа'[269], расположенный'в месте Божием' [270] или понимаемый как живой'образ Христа'[271]. Вокруг трона располагались пресвитеры[272], а около него стояли диаконы, помогающие ему в богослужении, а перед ним'народ Божий'[273]; такое устройство[274] Церкви, которое было создано на основании обряда воцерковления (крещение — миропомазание) и считалось условием sine qua non, чтобы евхаристическая община существовала и выражала единство Церкви.
Фундаментальная функция этого'одного епископа'заключалась в том, чтобы в самом себе выражать'множество'(poluplhqe…a)[275] верующих в этом месте. Он был тем, кто от имени Церкви предлагал Богу евхаристию, принося таким образом к трону Божию все Тело Христово. Он был тем, в Ком'многие'объединились, чтобы стать одним, будучи приведенными к Тому, Кто сотворил их благодаря их искуплению от Сатаны, Тем, Кто взял их к себе. Таким образом, епископ становится тем одним, через руки которого должна пройти вся община в своем бытии, предлагаемая Богу во Христе, то есть в высочайший момент единства Церкви.
Убедительное превосходство епископа в идее'кафолической Церкви'таким образом развивалось из самой сути евхаристической общины. Не только многообразие народа, но и многообразие чинов должно перестать быть разделением и должно стать разнообразием, вроде разнообразия, даруемого Святым Духом, Который распределяет дары, не разрушая единство. Это было функцией посвящения в сан. Посвящение означает чин, сан и
