увидел в застывшем осколке снаряда солдата, который, не останавливаясь, шел в направлении Подвангена. Матери показалось, что он прискачет на лошади. О деньгах речи не было, также как и о болезнях, но что-то маленькое проглядывалось в самом отдалении. Возможно, это случится в конце года, когда жидкое олово вновь будет налито в холодную воду. После этого каждый вылил свою ложку олова в воду, лишь дедушка Вильгельм отказался, так как боялся, что из олова могла вырисоваться фигура с косой в руках. Матери были предсказаны амбары, полные зерна, Дорхен также выпало большое счастье, но оно находилось еще дальше, чем даже у Эрики. Герхарду олово предсказало громкие победы и небольшое ранение, которое будет получено вовсе не на войне.
— Возможно, ты упадешь с лошади, — сказала мать.
Кристофу застывшее олово пообещало возвращение в большой дом, вероятно, в Реймский собор, но это также было в далекой перспективе.
«Дни умиротворения» сопровождались и некоторыми странными вещами. Печально завыли собаки, неожиданно отелилась корова, на заснеженном поле были обнаружены следы, по которым не удалось определить, откуда они пришли и куда направлялись. В праздник Трех королей по деревне прогарцевал белый конь. Подростки вырядились в костюмы, изображая сказочных персонажей: ведьму, смерть, белого аиста, приносящего детей, и белого коня. Они шли от дома к дому, читали стихи и бегали, громко галдя, по комнатам. Белый аист толкнул Эрику деревянным клювом; вновь это был явный знак, что следует ожидать ребенка. Герхарду вручили деревянную палку, после чего мать с тревогой сделала вывод о предстоящем призыве сына на военную службу. Она вырвала у него палку из рук и бросила ее в горящую печь. Много работы выпало подростку, изображавшему смерть, которая степенной походкой, держа на плече косу, переходила от одного дома к другому, проверяя, не подошло ли ее время. Дел у нее было много, так как людей умирало все больше и больше; то тут, то там объявляли об этом. Всюду люди прислушивались, не постучится ли кто-нибудь ночью в окно. Ребенок, который провалился в ноябре под лед в Подвангенском озере, умер от дифтерии в первых числах января.
После праздника Трех королей деревня ожила. На повозках, запряженных лошадьми, стали вывозить навоз на заснеженные поля. Женщинам вновь было дозволено стирать белье и развешивать на дворе простыни на просушку. Заледеневшие рубашки и подштанники болтались подобно скелетам на веревках и шуршали на ветру. Русские пленные вновь разгребали лопатами дорогу. Они убирали свой, русский снег, который из-за границы нагнал северо-восточный ветер. Поэтому не было ничего удивительного в том, что русские сбрасывали его в придорожные канавы. Каждому свое.
Дорогой Герхард!
С добровольной явкой на военную службу я бы не спешил. Ты должен, насколько это еще возможно по времени, помогать матери вести хозяйство, чтобы она не привлекала к этому посторонних людей. Не надо бояться того, что ты опоздаешь попасть на военную службу, на вас еще хватит побед. Если это возможно, начни изучать русский язык. У вас ведь есть в деревне пленные. Разговаривай с ними. Русский язык не такой уж и трудный, лишь алфавит там другой.
Когда я приеду в отпуск, то женюсь на Эрике, надеюсь, это произойдет в первые месяцы нового года. Было бы здорово, если бы ты в день нашей свадьбы исполнил что-нибудь. Если тебе ничего не придет в голову, спроси у учителя Коссака, который знает множество песенок и стихов. Но это должно быть что-нибудь веселое.
Дневник Роберта Розена Плохое настроение. На Востоке все полыхает, немецкие войска отступают. Мы вынуждены повторно идти той же самой дорогой, по которой шли осенью и в распутицу. Только в этот раз мы идем по снегу и в обратном направлении.
Мы оборудуем блиндажи, которые рассредоточены по огородам. Свыше половины домов сожжены, некоторые жители убежали в леса, другие сгрудились в еще уцелевших хатах. Наш штаб занял единственный прочный дом, там же располагаются канцелярия и медпункт.
По вечерам мы ходим в деревню играть в карты. Часть солдат рассаживается у караульного помещения и слушает «Белградского часового»[37] до тех пор, пока там не проиграют сигнал «Отбой» и не прозвучит песня «Лили Марлен». Когда мы начинаем подпевать, русские выходят из своих домов и слушают. «Лили Марлен» им тоже знакома.
Вчера раздавали первые зимние шерстяные вещи, собранные на родине. Мне достался свитер ручной вязки, и надо же, что я еще обнаружил? Там была записка от некой Хельги Штюрценберг. К сожалению, отсутствовал адрес, иначе я написал бы этой женщине благодарственное письмо. Боюсь только, что из шерстяного свитера Хельги Штюрценбург скоро полезут вши. Сейчас, в зимнюю пору, этот кошмар несколько уменьшился, русские вши тоже не любят холодов. Но как только мы подсаживаемся к огню, то они тотчас же дают знать о себе.
Мы идем вдоль поля, на котором стоят занесенные снегом скирды с овсом, собранные прошлым летом. Что с ними будет весною? Кто станет сеять и убирать урожай?
Сейчас середина января, но я уже ощущаю, что дни становятся длиннее. К началу трехдневного поста погода должна поменяться. С нетерпением жду, какой она будет на сретенье.
В горящей России
Дорогая Ильза!
Я сплю на полу, потому что иначе меня заедят клопы. Какой-то ужас с этими насекомыми. Здесь все завшивлено и полно клопов, то есть картина такая, какой мы никогда не видели в Германии. Если мы когда-нибудь приедем в отпуск, то жены сразу же засунут своих мужей в ванну вместо того, чтобы их обнять. Возможно, они вдобавок еще и скажут: «Катись к черту, российский пришелец!» Я радуюсь, правда, тому, что в огнях пожарищ, которые мы видим на каждом шагу, сгорают также вши и клопы.
В промороженной России
Дорогая Ильза!
Как раз сейчас по шоссе движется огромный поток, но, к сожалению, в обратную сторону. Между нами и русскими создалась большая ничейная зона, все селения сожжены. Небо по ночам мерцает багровыми отблесками. Какая ужасная война!
Мы сидим в теплом помещении, а снаружи мимо нас едут или идут целые колонны. Лица у солдат замотаны тряпками, лишь у самых глаз оставлена узкая щелочка. Часть бойцов хромает, потому что обморожены ноги. Немецкие солдаты никогда не забудут эту зиму в России.
Вчера мы проходили через деревню, где солдаты повесили на дереве женщину. Говорят, что она вела подрывную пропаганду против немцев. С такими субъектами не церемонятся. Чаще видно мужчин, повешенных на деревьях, но в этот раз впервые среди них оказалась и женщина. В общем-то, было странное чувство, но, в конечном итоге, мы посмеялись над этим.
* * * Висевшая на дереве женщина, над которой Вальтер Пуш мог даже посмеяться, в дневнике моего отца не упоминается. Также как нейтральная полоса с горящими деревнями и преследующими немцев сибиряками. Может быть, он не обратил внимания на эти случаи или стыдился марать ими бумагу?
