62. Георгий Иванов - Роману Гулю. 10 мая 1955. Йер.
10 мая 1955
Beau-Sejour
Hyeres. (Var.)
Дорогой Роман Борисович,
Я выждал три дня после получения от Вас ледерплякса, т. к. надеялся, что за ним последует, наконец, долгожданное письмо от Вас. Убедившись, что Ваше (двухмесячное) молчание продолжается — пишу.*
Прежде всего, конечно, очень благодарю за лекарство. Не знаю, по Вашему ли лично почину или М. М. Карповича послана такая роскошная порция, благодарю вас обоих (или Вас одного, если М. М. тут не при чем) — очень прошу помнить, что при ближайшем гонораре стоимость ледерплякса обязательно должна быть вычтена. Если уж подвернулся гонорар под руку, то делаю заявку на через номер, т. е. на № 42, для которого собираю роскошный «Дневник» и такой <же> роскошный отрывок прозы. И то и другое получите в непривычно отшлифованном виде, «лучшие слова в лучшем порядке».[398] Конечно, если Мандельштам выйдет до верстки рецензий № 41, то, прислав мне по воздуху экземпляр, — получите рецензию вроде как с обратной почтой: перо мое теперь разгулялось, а о Мандельштаме я знаю, что хочу сказать.
Перо разгулялось над воспоминаниями. Но главным образом я страстно пишу (покуда во всех смыслах «еще есть время») то, чего никогда не мог написать в суете парижского существования и для немедленной печати. То есть записываю то, что умрет со мной. Не вря, не стесняясь. Не свожу никаких счетов (разве с самим собой), но и не начищаю никаких самоваров. Пишу документ с примесью потустороннего. Не думайте, что я спятил или чересчур занесся. Во всяком случае это, по возможности, будет «чистая монета». Смеялись ли Вы, читая душку Ульянова, умилившегося над беспристрастием Ходасевича.[399] Я смеялся и грустил. Вот как, на глазах, меняется перспектива. Сплошная желчь, интриги, кумовство (и вранье в поддержку этого), каким, как я думаю, Вам известно, был покойник, стал (и для такой умницы, как Ульянов) этаким «аршином беспристрастия»»!
Я опять расписался, между тем как будто пишу в трубу — Вы же два месяца на самые нежные письма не отвечаете, а м. б., и — кто вас знает — Вы человек загадочный — и не читаете. Возможно, что Вы опять за что-то (что?) на меня вознегодовали? Уж не ознакомились ли впервые с «Распадом Атома» и стошнили. Тогда Вы не единственный. Между прочим, это действительно лучшее, что мне удалось написать.
Рецензия Юрасова хороша во всех отношениях. Огоньку только не хватает. Вы бы, к примеру сказать, написали бы лучше. Но выходит, что я к Вам подъезжаю со статьей о себе, с которой получилось как будто «я к Вам всей душой, а Вы меня мордой об стол».
И. В. кланяется и благодарит за Юрасова. У нас райская весна, но скоро, увы, должна ударить жарища. Но пока рай: «Вишняк в цвету, Соловейчики так и заливаются».** [400]
* <На полях:> Последнее Ваше почтенное письмо, на которое было быстро, обстоятельно и нежно отвечено, от 28 февраля!
** <На полях:> Умоляю, не забудьте написать, что с Чех<овским> издательством. Кровно заинтересован в смысле сочиняемой мною книги. [401]
63. Роман Гуль - Георгию Иванову. 14 мая 1955. <Нью-Йорк>.
14 мая 1955
Дорогой Георгий Владимирович, некоторые литературоведы-шкловианцы настаивают, что во второй строке в слове «Жоржа» ударение должно быть на последнем слоге, другие социалистически- реалистического направления — утверждают, что ударение должно быть на первом слоге. Я, собственно, склоняюсь к шкловианцам. [402] При таком ударении создаются всяческие океанские (и не только океанские) ассоциации с «моржом» и пр. И так — лучше, по-моему. Теряюсь в догадках, что больше понравится Вам. [403] Но вообще строки — «на ять».
Итак, получил Ваше письмо. Вы совершенно правы, когда, негодуя и любя, упрекаете меня в столь глубокой паузе. Ничего поделать не могу. Такова жизнь. Оченно затрудненная. И писать письма — крайне желательно, но трудно. Но мы Вас никак не забываем, в чем Вы и И. В. можете убедиться, глотая витамины ледерплекс каждое утро — под соловьиные трели и прочие прелести Вашего чудного Вара. Но больше того. На горизонте появляются и другие доказательства дружбы в виде — наконец-то: рыжих лоферов, мокасинов и прочего. Но это требует совершенно особой баллады об американском графе. [404] Этого американского графа Бог сотворил так, что все с него — тютелька в тютельку на Вас. И для того, чтобы послать Вам лоферы и прочее, надо было разыскать графа и доказать ему, что он должен — в Вашу пользу раздеться. Граф не возражал и, как всякий граф, был демонски хорош при этом. И вот 10 мая к Вам ушла небольшая, но не без приятности посылка с вещами этого самого американское графа. В ней — рыжие лоферы и мокасины (для неграмотных - легкие туфли индейского стиля, носимые в Соединенных Штатах Америки, а также и в других странах). Серый костюм - легкий, совсем легкий, совсем летний - специально для соловьев, для роз, для неутруждаемости плечей поэта. Костюм этот у графа только что пришел из чистки, так что его надо только выгладить. Далее две рубахи — какие рубахи граф положил — не упомню. Три галстука, из которых один галстук граф отдавал не без рыданий. И последнее — такой конверт из пластики, и в нем пальто из пластики на случай дождя, если таковые идут в Варе. К этому самому пальту приложен Скач Таил, то есть такая клейкая бумажка, но это не бумажка, а только похоже на бумажку, это пластика, и если где надо будет со временем починить это непромокаемо-непроницаемое пальто для дождя, то — вот именно этим самым скач тайпом. Вы посмотрите только, какой этот граф — миляга, внимательный, хоть и забубённый. Да и две пары носков. Вуаля, се ту.* Большего у графа отнять никак не мог. Граф стал упираться, хныкать, ругаться. И я решил оставить его пока что в покое — до следующего налета. Но граф оч<ень> просил (странные бывают эти графы), чтоб я ему доподлинно сказал, что и как Вам подошло, чем Вы довольны, чем недовольны и вообще все такое прочее. Так что будьте уж любезны, маэстро, когда получите, напишите. Получите, вероятно, к самому сезону жары — числа 15-20 июля. Вуаля. Точка.
Теперь переходим к пустякам, то есть к поэзии и прозе. Вы грозитесь прислать всякие вкусные и чудные вещи. Мы в восторге. Но почему так небыстро? Конечно, Вы мне можете возразить и не без резона про кошек (если Вы знаете эту грубую поговорку, [405] которая была в Пензе, а, м. б., в Петербурге у Вас даже вовсе и не употреблялась?). Но допустим, что употреблялась и что Вы возражаете ей — но все-таки. Прислали ли бы Вы ч<то>-н<ибудь> к сентябрьской книге, вот это было бы правильно, а Вы хотите чуть ли не к декабрьской, под самый занавес, так сказать. Поторопитесь, маэстро. И стихи, и прозу. Будет чудесно. И всем приятно. Если Вы уже написали балладу о дружбе через океан — то пришлите и ее для воспроизведения. В ответ на начало моей баллады, кое даже приведено как эпиграф к этому месиву. Итак, идем дальше. О статье о Вас. Вы знаете, я готов. То есть,
