завтра комплекса мыслей…
Ни шестидесятники, ни «патриоты» еще не осознали того, что их приоритет постепенно уходит в прошлое, — и продолжали свою борьбу.
Но идеологическая и литературная инициатива переходила в руки «новых», «других» литераторов, столь неосмотрительно выведенных на свою «площадку» (впоследствии — оплеванную) либералами.
Всего через краткое историческое мгновение «другие» откажут этой «площадке» («толстым» журналам, «Литературной газете») в жизнеспособности.
А пока… пока обостренный литературный интерес вызывают уже не републикации, которыми публика слегка «объелась», а именно «другие» тексты «других» литераторов.
Кто бы мог подумать, что былой андеграунд так забавно сойдется на исторической сцене (ирония истории торжествует, как всегда) с теми, кто подвергал сомнению его литературную перспективу — и совсем еще недавно! В феврале 1989-го состоялось официальное обсуждение деятельности журнала «Знамя» в секретариате СП СССР (о событии информировала «ЛГ») — и одним из докладчиков по отделу литературной критики был Вик. Ерофеев, в недавнем прошлом исключенный из рядов СП как организатор и автор «МетрОполя». Вик. Ерофеев мягко попенял критике «Знамени» за «вульгарный социологизм», за использование критики «как инструмента общественной, а совершенно не литературной жизни».
Критикующий и критикуемый поменялись местами. Либералы-шестидесятники, «военная» и «деревенская» проза теряли очки — «другая» литература, андеграунд эти очки стремительно набирали. Как будто энергию из одних выкачивали — и отдавали другим.
В «Московском рабочем» наконец, после десятилетних мучений вышла «Бессмертная любовь» Л. Петрушевской, напечатаны десятитысячным тиражом «Веселые времена» В. Пьецуха. Готовилась к изданию «Весть», альманах, появление которого опережали слухи и обсуждения: почему «Весть/West» — не от сомнительной ли (тогда еще!) прозападной ориентации? «Весть», первую в неизуродованном цензурой виде опубликовавшую «Москва — Петушки», прикрывал своим авторитетом Вениамин Каверин.
Через голову шестидесятников «других» приветствовали «серапионы».
Преемственность, как и положено, шла через поколение.
Год Солженицына: 1990
Для чего я пытаюсь воспроизвести, восстановить в памяти — своей и читателей сюжетность каждого года минувшего десятилетия, внутреннюю связь многими забытых литературных событий? Так ли уж они важны, значительны, когда литература наша переживает совсем иные, не публичные времена (в отличие от 1990-го, когда тираж «Нового мира» достиг 2 710 000 экземпляров, «Дружбы народов» — 739 490, «Звезды» — 340 000, и даже у известных в узких кругах «Вопросов литературы» тираж равнялся 23 950 экземплярам)?
Перечитывая свои собственные заметки, написанные «внутри» того времени, вижу определенную связанность моментом. Возможно, и ангажированность этим самым моментом, направляемой (в том числе, думалось мне, и мною) энергией. Прошло не так уж и много (всего-то десять… девять… восемь) лет, и выяснилось, что цели и ценности были по ускоренному пути в сегодня чрезвычайно быстро утрачены. Тогда казалось, что любой намек на функционерские, а то и просто нежные отношения с КГБ, например, навсегда испортят репутацию и отлучат от журнала, газеты, книги, ТВ-канала. Ничего подобного не произошло, напротив — функционеры и любители гордятся своими заслугами, своей оригинально понимаемой службой отечеству.
Перечитывая год за годом журналы, листая подшивки газет, видишь, что «свобода, ах, свобода» слова, выросшая в «железной скворешне» (Давид Самойлов, стихи опубликованы в «Новом мире», № 6), пробивалась к свету после ограничений гласности с самыми серьезными трудностями.
В своей «Хронике» я не хочу — да и не могу — кропотливо подводить итоги и перечислять приметы очередного литературного года. Для этого и я сама, и мои коллеги писали итоговые статьи, восстановив живую и по сей день традицию «Взглядов на русскую литературу» (первый такой «взгляд» я опубликовала в «Знамени», 1987, № 1, подводя итоги года предшествующего).
Сегодня я хочу увидеть то, что не удалось тогда: слишком близко — слишком горячо —
«Цинковые мальчики» Светланы Алексиевич печатались в «Дружбе народов» рядом с «Плавающей Евразией» Тимура Пулатова, «Синие тюльпаны» Юрия Давыдова — со «Страхом» Анатолия Рыбакова, Виктор Кривулин появлялся рядом с Юлием Кимом и Вадимом Делоне; повесть Владимира Корнилова «Девочки и дамочки» печаталась «накануне» повести Юрия Карабчиевского «Жизнь Александра Зильбера». В «Новом мире» — «поздняя проза» Руслана Киреева и «Песни восточных славян» Людмилы Пегрушевской, «Дочери света» Ирины Емельяновой и стихи Владимира Соколова на фоне «Номенклатуры» М. Восленского, статей Мариэтты Чудаковой, Александра Ципко, Ксении Мяло и публикаций неизвестной прозы Бориса Пастернака. В «Вопросах литературы» — полностью (после намеднишнего скандала с публикацией фрагмента в «Октябре») «Прогулки с Пушкиным» А. Терца, со шлейфом многоголосого обсуждения…
Все шло вроде бы в развитие тенденций трех предшествующих лет: и публикаторские задачи решались азартно, и бывший андеграунд понемногу легализовался.
И все же если первые от начала перестройки годы встречались литераторами воодушевленно- оптимистически, то в год 1990-й вступали с тревогой.
«Как мы проживем этот год? Тревоги, надежды, планы», — открывает «Литературная газета» новую анкету. Отметим: «тревоги» стоят на нервом месте.
Что накануне?
Что в 1989-м предшествовало наступающему 1990-му?
Бархатная революция в Чехословакии. Крушение Берлинской стены. Казнь Чаушеску. Внеочередной пленум ЦК КПСС с внезапным перерывом — поездкой Горбачева в Литву. Нагорный Карабах. Встреча Горбачева и Буша на Мальте. Шахтерские забастовки в Воркуте. Убожество прилавков.
По старинке работники искусств ищут определения года. Раньше ему обязательно пришпиливался официальный эпитет: «решающий», «определяющий»… Сейчас речь о другом, действительно тревожном — «ЛГ» гадает: «Станет ли он именно
Чувство тревоги вызывали и перепады (после невероятного взлета, «бума») тиражей литературных изданий. Хотя…
Вспомню тиражи книг своих коллег — книг, вышедших в 1989— 90 годах: «Книга о пародии» Вл. Новикова — 20 000, «Лицом к истории» А. Казинцева — 35 000, «Василий Гроссман» А. Бочарова — 30 000, «Дом на угоре: О Федоре Абрамове и его книгах» Ю. Оклянского — 49 000, «Василий Шукшин» В. Горна — 11 000 экземпляров, моя собственная «Смех против страха, или Фазиль Искандер» — 25 000… Тысячи, десятки тысяч экземпляров литературоведческих изданий! Сейчас, когда я нишу эти строки, выход такой книги тиражом хотя бы в одну тысячу — уже событие.
Неожиданное для большинства издателей и редакторов снижение тиражей журналов и «ЛГ» свидетельствовало о сдвигах в общественном сознании.
Изменения в сознании интеллигенции, но мнению социологов; опережают общественные подвижки примерно на три года. И если это так, разочарование и апатию, сказавшиеся на результатах выборов в Государственную Думу в декабре 1993 года, можно было предсказать, проанализировав результаты подписки на 1990-й, ибо «толстые» журналы и являли собой определенный индикатор общественных настроений.
Но Кассандры в наших рядах не оказалось.
Итак, вернемся в январь 1990-го: «Нас глубоко встревожили итоги года, — пишет 'ЛГ' в своем обращении к читателям. — И хотя подписчиков сегодня больше, чем перед прошлогодним подписным
