времени тебе надо бывать и в обществе мужчин. Я имею в виду не только Вилли. Ведь ты очень привлекательная женщина, Кэтрин. Пора это обнаружить какому-нибудь мужчине.
Кэтрин заглянула в тусклые, угасающие глаза старухи, напоминающие сорванные вчера колокольчики.
– Я имею в виду настоящего мужчину, голубушка моя. Тебе известно мое мнение о Вилли. Мне очень жаль говорить это, но я всегда относилась к нему как к школьнику-переростку. И вообще, я принимаю его у себя лишь потому, что он твой муж.
– Но, тетушка Бен…
– Послушай, деточка, мне восемьдесят восемь лет, и уж позволь мне быть довольно циничной. Я не говорю, что ты должна влюбиться. Это может вызвать весьма значительные затруднения и неприятности. Но надо наслаждаться зрелой беседой и дружбой с людьми противоположного пола. Мне, например, повезло – всю мою жизнь у меня была такая возможность. И без этого никак нельзя обходиться умной и интеллигентной женщине. Ты еще молода. Время у тебя есть. И жизнь отнюдь не кончается в Элшеме.
Кэтрин рассмеялась. Проницательность тетушки всегда забавляла и удивляла ее.
– Это будет всего-навсего небольшой политический ужин, тетушка Бен. Вилли решил, что нам обязательно надо пригласить мистера Парнелла. Вероятно, он окажется очень глупым.
– Глупым! – Старая дама вся подалась вперед, чтобы стукнуть Кэтрин своим веером. – Как нехорошо, что это ты такая глупая, Кэтрин! Возможно ли, что человек, обладающий властью большей, чем Даниел О'Коннел[7]… Я как-то встречалась с О'Коннелом, и он показался мне настолько великолепным оратором, что я не чувствовала под собою ног. Впоследствии от одного воспоминания о нем я впадала в оцепенение. С тех пор я поняла, что если в ирландце есть хоть какая закваска, то он непобедим и, значит… О чем это я?
– Мы говорили о мистере Парнелле.
– Ах да! Если он сумел добиться власти большей, чем Даниел О'Коннел, то единственное, чего от него нельзя ожидать, – это глупости. Весьма вероятно, дитя мое, что ты тоже впадешь в оцепенение, как и я.
– Если он придет, – заметила Кэтрин шепотом.
Тетушка Бен удивленно посмотрела на нее.
– Боже мой, а ты что, думаешь, он не придет? Во всяком случае, по-моему, можно смело утверждать, что если он все-таки придет, то уж сбежать ему ты не позволишь!..
Одевшись для выезда в город, Кэтрин зашла пожелать спокойной ночи детям.
С радостными криками они устремились к ней, несмотря на попытки мисс Гленнистер удержать их. Кэтрин часто задумывалась о том, подходит ли эта молоденькая девушка на роль гувернантки для двух маленьких девочек. Она довольно неаккуратна, к тому же есть нечто унылое и отталкивающее в ее чопорной внешности. Кроме того, ей приходится помнить о неустроенности в своей жизни и понимать, что необходимость напускать на себя веселый, бодрый вид, тайно бросая завистливые взгляды, – не худший вариант.
– Мамочка, ты едешь в Лондон, да? – капризно спросила Нора.
А Кармен добавила:
– Чтобы повидаться с папой?
– Да, милые. Мы с папой устраиваем званый ужин. Люси упаковала мой саквояж. Поэтому сейчас мисс Гленнистер почитает вам на ночь сказку, а я надеюсь, что вы будете хорошими девочками и не станете шалить.
– Мама, а ты будешь танцевать с папой? – спросила Кармен.
Нора, с презрительной снисходительностью старшей, надменно проговорила:
– Мама будет танцевать со многими джентльменами. Правда, мамочка?
– Но не с такими красивыми, как папа? – взволнованно спросила Кармен.
– Глупышка, ну откуда может взяться джентльмен, красивее папы?! Ведь тогда мама просто не вышла бы за папу замуж! Правда, мамочка?
– Или позвала бы его, чтобы он стал нашим папой! – заявила Кармен.
Нора перестала свысока смотреть на сестру и страстно воскликнула:
– Мамочка, ведь правда, что мы с Кармен самые твои любимые? И ты приведешь нам еще одного ребеночка?
Еще один ребенок. Дети не понимают, о чем спрашивают. Как она может сказать им, что у нее никогда больше не будет детей! Эта часть ее жизни с Вилли разрешилась однажды утром полтора месяца тому назад, когда он заехал за ней в отель «У Томаса». Правда, он должен был заехать за ней накануне вечером, чтобы отвезти на бал! Переодевшись в бальное платье, она сидела в ожидании его с десяти часов вечера до полуночи. Так и не дождавшись мужа, она в ярости сорвала с себя платье, швырнула его на пол и отправилась спать.
Вилли, смущенный, появился после завтрака, утверждая, что он совсем забыл о ней и вспомнил только полчаса тому назад. Он забыл о бале, ради которого уговорил ее приехать в город, переодеться и ждать его… Да, да, у него совершенно вылетело это из головы. И он задержался в клубе. Из Ирландии приехали какие-то его друзья. Кэтрин прекрасно понимала, чем оканчивались такие встречи. Она хорошо знала ирландцев.
Да, она хорошо знала ирландцев. Один из них сейчас стоял прямо напротив нее. При ярком солнечном свете она отчетливо видела на красивом лице Вилли следы бурно проведенной ночи. Еще она видела его умоляющие глаза, его подчеркнуто смущенную улыбку. Она знала, что вот-вот он начнет объясняться по поводу еще одного скверного поступка, еще одного проявленного к ней неуважения, пренебрежения ею. Она понимала, что не было никаких земляков, с которыми он якобы задержался в клубе допоздна. Ибо с некоторых пор знала настолько точно, что даже не было необходимости посылать ему вслед детектива: Вилли далеко не преданный и верный ей супруг.
Она не сомневалась, что он ни за что не откажется от потакания своим прихотям и что его очень мало волнует, пьян он или трезв, примет она его в свои объятия с радостью или нет. Меньше всего его заботили мысли о возможности доставить ей удовольствие. Да и вообще, что за дурацкая мысль – наслаждаться любовью с одной только женой! Не лучше ли обратиться к тем женщинам, для которых занятие любовью – работа!
Кэтрин знала, что Вилли считает себя обычным мужем, ну, может быть, немного лучше, чем обычным, из-за своих красоты и обаяния. К сожалению, он не понимал в данный момент и, наверное, уж никогда и не поймет, что его обаяние и красота не вечны. И в один прекрасный день они исчезнут навсегда. Как исчезли они для нее. Кэтрин старалась не думать о других женщинах до тех пор, пока ни одна из них не возникала на ее дороге, пока Вилли был осторожен. Ее сестра Анна уже давно предупреждала ее о подобных вещах. Жена очень счастлива, если ее муж никогда не сбивается с истинного пути.
Но явиться к ней прямо из объятий какой-то женщины и стоять с виноватой детской улыбкой, ожидая, что она простит его за это бесконечное унижение, да еще хотеть от нее поцелуя! Кэтрин, сотрясаясь от презрения и отвращения, отпрянула от мужа, заявив, что с этой минуты их фактическому браку конец: он остается только номинально, и что, если он попытается хоть пальцем коснуться ее, она закричит.
Кэтрин понимала, что Вилли не захочется вынуждать свою жену звать на помощь в отеле, где ее так хорошо знали. Его лицо помрачнело, но, совладав с собой, он заметил, что она, конечно, совершенно права в своем гневе. Но, может быть, она все-таки перестанет сердиться? Ведь такое случается не впервые. Неужели на этот раз он повел себя так уж скверно?
Кэтрин вздохнула: нет, просто она смертельно устала прощать его. И на будущее теперь для нее не существует такого слова, как «прощение». И еще он ее очень обяжет, если немедленно вызовет кэб, ибо ей хотелось бы отправиться к детям.
Прежде чем она ушла, Вилли сделал последнюю, притом неловкую попытку к примирению.
– Передай девочкам, что я заеду в воскресенье. Может быть, к тому времени у тебя будет настроение получше. Ты знаешь, что не можешь вот так взять и отделаться от меня. В конце концов, я твой муж.
Да, он – ее муж, она – его жена. А тетушка Бен мягко намекает, что пора бы ей обрести другие интересы, а дети с невинным видом спрашивают еще об одном ребеночке. От всего этого ей хотелось
