адвокаты сообщили, что для достижения успеха в этом деле Кэтрин придется пожертвовать по меньшей мере половиной ее состояния. И она изо всех сил уцепилась за эту надежду.
Помимо этого и беспокойства за здоровье Чарлза сейчас она была поглощена Рождеством. Ей хотелось сделать его как можно радостнее. На столе стояла жареная индейка, бренди полыхало в сливовом пудинге, малышки с пронзительным визгом носились по дому и закричали от восторга, когда на рождественской елке загорелись свечи; позже появились слуги, все закружились в хороводе вокруг елки и запели рождественские гимны. Кэти клевала носом, сидя на коленях у отца, и Чарлз выглядел умиротворенным, радостным и не таким больным и усталым. Хотя это просто могло показаться при свете огня…
Позднее, когда Кэтрин укладывала девочек в кроватки, Клер весело сказала:
– А правда, Кэти совсем еще дитя, она ведь собралась уснуть на коленях у папы!
– Я не маленькая! – запротестовала Кэти. – И я не смогла бы уснуть, потому что его часы больно надавили мне на ухо. Я даже слышала, как они тикают у него в кармане.
– Ой, мамочка, а папа-то почти спит. Он ведь останется дома, правда?
И две пары карих глаз пристально посмотрели на Кэтрин. Ей доводилось видеть похожие испытующие глаза очень часто: в зале парламента, на вокзалах, возле камина и с подушки, что лежала рядом с нею. Это были глаза Чарлза. И что-то в ее душе воскликнуло: «Что бы ни случилось, со мной всегда останется его частица». Она тут же выбросила эту мысль из головы и быстро сказала:
– Папа будет дома до субботы, а потом он станет приезжать к нам два раза в неделю. Разве этого не достаточно, ведь папа такой занятой человек! – Она зажгла ночник, а потом склонилась над девочками и поцеловала каждую в карие глазки. – И помните, милые, – проговорила она при этом, – папа всегда очень- очень любит вас.
В Ирландии люди по-прежнему говорили, что не станут подчиняться диктату церкви, но все-таки все больше и больше боялись бросить вызов и ослушаться своих приходских священников. Однажды на мессе, увидев среди своих прихожан нескольких парнеллитов, священник заметил: верная паства знает, что надо сделать с ними, когда они выйдут из церкви на улицу. И совсем молоденький мальчишка, осмелившийся приветствовать Парнелла, был безжалостно избит с легкой руки его сельского священника. Угрожающая рука церкви сжималась все сильнее.
Снова начали раздаваться непристойные песенки про Китти О'Ши. И теперь проявления ненависти, так же неуправляемые, как и проявления любви, стали сильнее обнаруживаться в собиравшейся толпе. Иногда Парнелл не мог услышать своего голоса из-за грубых, злобных выкриков. Майкл Давитт, живший согласно своей репутации святого, предложил Парнеллу выступить с его трибуны, убеждая Чарлза в том, что только тогда он сможет произнести свою речь спокойно, без помех.
На это Парнелл ответил с присущим ему достоинством и самообладанием:
– Передайте Майклу Давитту, что я еще ни разу не спрашивал его разрешения, где и когда мне выступать в Ирландии. И впредь не стану этого делать.
Но поле битвы постепенно ускользало из-под его ног. Его кандидаты в Слайго и Карлоу[47] оба потерпели поражение. Хуже всего, что опять случались проявления физического насилия. Иногда в него летели камни и комки глины. А в Килкенни кто-то из темноты швырнул в него негашеной известью, которая разъела ему лицо, и на несколько дней Чарлз ослеп.
Он вернулся домой в темных очках и с повязкой на глазу.
– Чарлз, что случилось? – в ужасе вскрикнула Кэтрин.
– Да так, дьявольски неприятный несчастный случай. Мне в глаза попала известь, и они воспалились. Почти три дня я ничего не видел. Но доктор Кенни уверяет, что это повреждение не навсегда.
– Ах, эта ужасная, дикая страна! – пылко воскликнула Кэтрин. – Я рада, что ни разу не видела ее!
– Полно тебе, Кэт. Ты прекрасно понимаешь, что была бы очарована ею, как и все. Из-за нескольких сумасшедших я не собираюсь возненавидеть ее.
– Этих, как ты выражаешься, сумасшедших гораздо больше! Я читаю газеты.
– Значит, перестань их читать, – спокойно произнес он.
– О любимый! А что, если ты ослеп навсегда?!
– Это было бы ужасной бедой для меня. Потому что тогда я не смогу увидеть тебя в день нашей свадьбы. Ты понимаешь, что нам осталось подождать всего какой-то месяц? Ну, может, чуть больше…
– Чарлз, ну пожалуйста, побудь пока дома. Умоляю тебя. Я так боюсь!
Он снял очки и посмотрел на нее глазом, не прикрытым повязкой. Она увидела, как обозначились скулы на его изможденном лице. Он выглядел совершенно больным, постаревшим и усталым. Ну как она могла не бояться за него?
Однако он с улыбкой заверил Кэтрин, что ее опасения абсолютно беспочвенны.
– Уверяю, никто и ничто не убьет меня прежде, чем я подойду с тобой к алтарю. Никто! Ни епископы, ни священники, ни невежественные крестьяне, ни английское правительство, ни даже сам архангел Гавриил!
И вот наконец наступила середина июня – день их свадьбы.
Она надела платье из серого шелка и маленький тюрбан с фиалками. Нора помогала ей одеваться и укоризненно ворчала, что она слишком долго копается.
– Не следует заставлять ждать мистера Парнелла. Он уже полчаса ходит взад-вперед в гостиной. Он нервничает, как юноша!
– Что ж, веришь ты или нет, – проговорила Кэтрин, напудривая щеки, – я тоже чувствую себя сейчас как совсем юная девушка. Разве тебе не кажется это смешным?
Нора сдержанно ответила, что, наверное, испытает это, наряжаясь на собственную свадьбу, когда придет время.
– Ты ведь не совершишь моих ошибок, – решительно произнесла Кэтрин.
– Я никогда не смогу влюбиться в кого-нибудь так сильно, как ты, мамочка, – немного грустно ответила Нора. – Иногда я просто ненавидела мистера Парнелла. Но, наверное, это восхитительно любить так, как ты!
– Да! – выдохнула Кэтрин. – Да, это так.
– О мамочка, не надо плакать! – воскликнула Нора. – Нельзя! Ты все испортишь. А ведь сейчас ты так прекрасна!
Кэтрин прижала дочь к себе, пристально заглядывая ей в глаза.
– Ответь, я была скверной матерью для Джералда и Кармен? – горячо спросила она. – Я никогда, никогда не хотела этого!
– Иногда… – начала было Нора и вдруг всхлипнула. – Мамочка, поверь, мы
Чарлз с нетерпением ожидал ее у лестницы.
– Ну что, пошли, дорогая. Настало время пойти под венец, Кэт.
Пока она медленно спускалась вниз, он улыбался, и глаза его сверкали, как раньше.
– Вот, возьми свой свадебный букет. – Он протянул ей белую розу, но, прежде чем приколоть ее к груди Кэтрин, нежно поцеловал цветок.
В дверях стояли Нора, две младшие сестренки и слуги. Они пожелали им счастья, и Чарлз, взяв Кэтрин под руку, вывел ее из дома.
Самый быстрый конь, Диктатор, был запряжен в фаэтон, ожидавший их на улице. Они заметили нескольких журналистов, возле которых уже собиралась толпа. Люди прибывали и прибывали. Газеты весьма интересовались этим запоздалым браком двух возлюбленных со столь печальной репутацией.
Чарлз помог Кэтрин взобраться в фаэтон, взял из рук грума поводья и как следует стегнул коня. Потом широко улыбнулся.
– Смотри, они собираются поехать следом за нами. Только им ни за что не поспеть за Диктатором.
Кэтрин, истинная дочь своего отца, была глубоко огорчена, что у них не будет церемонии в церкви.
