было… Допустим, поиски поставят львовскую тайную полицию перед фактом, что пани Анна — жена не Ярослава Руденко-Ясинского, а, скажем, какого-нибудь пана Писаржевского, Голомбека. Только, прошу вас, поймите меня верно.
Тут Калиновский впервые широко улыбнулся, обнажив белоснежные, безукоризненно ровные зубы. Во взоре, голосе, манерах его не было ничего, кроме приязни и доброжелательства.
Тревога, владевшая Анной с самого утра, усилилась.
— Надо сделать так, — продолжал Калиновский, — чтобы поиски привели львовскую полицию к открытию, якобы вы, пани Анна Дембовская, замужем за другим человеком и к Руденко-Ясинскому никакого отношения не имеете.
Калиновский испытующе смотрел в широко раскрытые, удивленные глаза Анны.
— Пани Анна, вам необходимо сегодня, не позднее — завтра оформить с кем-нибудь фиктивный брак, чтобы спутать карты полиции.
Словно удар молнии, поразили Анну слова Калиновского. Наступило гнетущее молчание. Только мерное тиканье маятника антикварных часов, стоящих на позолоченной подставке за письменным столом, нарушило жуткую тишину. Вдруг совершенно несуразно, словно насмехаясь над священными чувствами Анны, часы проиграли гимн Австро-Венгерской империи, разливая трели флейт и легкомысленно веселое аллегро скрипок.
Анна пришла в себя. Как лань, загнанная на край бездонной пропасти, она с тревогой и ужасом смотрела на мать, на адвоката. И, будто осознав свою обреченность, Анна закрыла ладонями лицо.
Калиновский поклонился ей и виновато произнес:
— Прошу прощения, если моим советом я оскорбил вас. Я хотел только помочь… — С беспощадной логикой ум Калиновского предусмотрел все. — Я сегодня был в тюрьме, у пана Руденко-Ясинского…
— Вы его видели? — сразу словно ожила Анна. — Он знает, что мы хлопочем о нем?..
— Да, да. Я имел с ним довольно продолжительную беседу, — солгал Калиновский. — Он тоже горячился, как вы, но, в конце концов, я убедил его, что ваш фиктивный брак — единственный путь к его спасению. Он просил меня устроить свидание, чтобы самому поговорить с вами об этом.
Калиновский раскрыл кожаное портмоне и протянул разрешение прокурора на свидание Анны с мужем в тюрьме.
— Я принял все меры предосторожности. Во-первых, прошу вас, не забудьте, что вы — не жена Руденко-Ясинского; во-вторых, вы не Дембовские. Видите, это выписано на членов женского благотворительного общества пани Жилинскую и пани Капровскую… Не смею вас больше задерживать. Разговор продолжим позже, а сейчас — спешите. Я слышал, будто пана Руденко-Ясинского собираются увезти из Львова. Вы можете поехать в моей карете, я распорядился.
Даже старый Калиновский никогда не мог разгадать по лицу сына его подлинных намерений. Рука Людвига могла душить человека, а лицо в это время — дарить обворожительную улыбку. Он мог одной рукой осенять себя крестом, а другой залезать в карман соседу.
Анна, которая мало знала жизнь и людей, не могла даже подозревать, как мастерски Людвиг Калиновский умеет скрывать свои мысли и чувства.
Вручая женщинам разрешение на свидание с дорогим для них человеком, Людвиг знал, что Анна уже не встретится с мужем: в полдень под усиленной охраной его увезли в Вену для передачи представителям русских властей.
Калиновский сделал все, чтобы муж Анны никогда не вернулся.
ОТЧАЯННЫЙ ШАГ
Дембовские возвратились из тюрьмы усталые, удрученные, без надежды добиться свидания с Ярославом.
— Что же нам теперь делать, мама? — подавленная, спросила Анна.
Она сидела в шляпке и перчатках, будто собиралась куда-то идти.
— Поедем в Вену, — предложила Барбара.
— Не верю, что его увезли туда… врут! Они передали его царским жандармам. Мама, я должна быть около него. Я поеду за ним…
— Аннуся, родная, тебе же известно, чем это ему угрожает. Разве ты желаешь ему зла?
— Неужели единственный выход — воспользоваться советом Калиновского и вступить в фиктивный брак? Ты веришь, мама, что Ярослав согласился на это?
— Царские власти слишком хорошо знают нашу фамилию, они ненавидят нас. Калиновский рассудил правильно.
— Не могу, не могу! Отвращение охватывает меня от одной мысли… Поедем в Вену, быть может, Ярослава действительно отправили. Мы должны повидаться с ним, посоветоваться, иначе я сойду с ума!
Поездка в Вену ничего не дала, хотя Ярослав в это время был именно там.
Все попытки увидеться с ним, перекинуться хотя бы единым словом, передать записку оказались тщетными; к нему не допустили даже нанятого адвоката, ссылаясь на то, будто русского подданного в Вене судить не будут.
Анна пала духом, тогда как Барбара еще надеялась: Калиновский с его обширными и влиятельными связями должен помочь им добиться свидания с Ярославом.
Мать и дочь поспешили обратно во Львов.
Калиновский принял их сердечно. С выражением участия и сострадания на лице слушал он нерадостную повесть Барбары об их мытарствах в Вене.
— Вся наша надежда на вас, пан Людвиг, — откровенно призналась Барбара.
Калиновский вздохнул и озабоченно заходил по голубой гостиной, обставленной с дворцовой пышностью.
— К сожалению, пану Ярославу теперь можно помочь, находясь только в России, а не отсюда. Да, его передали русским. Я мог бы выехать туда, но моя поездка будет безрезультатной…
Женщины с тревогой ловили каждое его слово.
— Мне известно, что досье пана Руденко-Ясинского осталось во Львове. Полиция упорно ищет акт вашего бракосочетания с паном Руденко-Ясинским. Будем предельно искренни: если в досье появится этот документ…
— Лучше я умру, чем соглашусь… — прошептала Анна.
Калиновскому вдруг показалось, что замок, который он строил с таким рвением и надеждой, воздвигнут на зыбком песке и вот-вот рухнет.
«Не отказаться ли от затеи? — заколебался он. Но сразу же овладел собой и с досадой подумал: — Ты ли это, Людвиг? Неужели ты бессилен? Ты ведь никогда не останавливался на полпути! Наступила решающая минута. Еще один ход, и тогда ты — благородный рыцарь, и Анна — твоя!»
— Мне самому больно вам предлагать это, пани Анна, — проникновенным голосом заговорил адвокат. — Поверьте, другого выхода нет… — Он остановился под огромным филодендроном и задумчиво добавил: — Может быть, завтра-послезавтра мой совет окажется лишним… Запоздалым…
Барбара поняла устремленный на нее вопросительный взгляд дочери.
— Решай сама, — вздохнула мать. — Бывает, когда из-за нерешительности или необдуманности человек страдает всю жизнь. Подумай хорошо, чтобы потом не укорять себя, что ты могла спасти Ярослава и не сделала этого.
«Ярослав, я решаюсь на отчаянный шаг ради твоего спасения… Я ставлю под сомнение свое доброе имя, свою честь. Отрекаюсь от тебя, чтобы сохранить тебя для людей, которым ты, как Прометей, несешь огонь, свет, счастье… Пусть в твое сердце никогда не закрадется сомнение в моей верности… И, если не суждено нам встретиться снова, твой ребенок, которому я дам жизнь, клянусь, любимый, будет таким, как ты…»
