Эти мысли вернули Анне силы. Она выпрямилась и проговорила каким-то странно изменившимся голосом:
— Мама, я согласна…
Барбара перевела дыхание, словно только что избежала большой опасности, угрожавшей им.
— Пан Людвиг, мы так вам обязаны, что даже неловко просить вас…
— Я весь к вашим услугам.
— Как все это оформить?
— Прежде всего необходимо расторгнуть брак пани Анны с Руденко-Ясинским. Я поеду в Прагу и побеспокоюсь о том, чтобы не осталось никакого следа, который мог бы послужить доказательством для полиции. Не тревожьтесь, все хлопоты возьму на себя. Я не могу равнодушно взирать на горе вашей дочери. И, скажите, разве не долг христианина — помочь своему ближнему? Если пани Анна разрешит, я сам готов взять на себя роль жениха и разыграть ее до конца. — Сделав маленькую паузу, Калиновский клятвенно произнес: — Ну, а что касается защиты пана Руденко-Ясинского, я буду отстаивать это дело как свою честь: выеду в Россию, найму лучшего адвоката, и мы выиграем процесс.
НОВАЯ ИНТРИГА
Нет, не горестная судьба двух любящих людей заставляет Людвига Калиновского нервничать, совершая обычную утреннюю прогулку по Кайзервальду[18] верхом на породистой лошади.
«Нельзя полностью предвидеть все… А если Руденко-Ясинского помилуют? Если всего лишь — Сибирь и каторга? — спрашивает себя Калиновский. — Тогда… тогда суровые испытания еще больше сблизят Анну с мужем. Их любовь, их несломленное доверие друг к другу всегда окажутся выше заблуждений, обид…»
И злой мозг Людвига Калиновского плетет новую интригу.
«Они должны умереть друг для друга… Да, да, скорбное известие о трагической смерти Анны, которое Руденко-Ясинский получит в тюремном каземате, пожалуй, самое верное оружие, способное убрать с дороги этого хлопа, — принял решение Калиновский. — А с ней… Здесь надо осторожнее».
Калиновский резко повернул лошадь и рысью помчался в город.
Спустя час, приняв ванну, переодетый и надушенный, Людвиг Калиновский выпил кофе и направился в кабинет, куда вслед за ним лакей завел Магду Гжибовскую.
Гжибовская была подавлена великолепием убранства целой анфилады комнат, через которые ей пришлось пройти. И сейчас она с раболепием смотрела на окруженного сигаретным дымом и ароматом духов владельца всех этих богатств, которым, ей казалось, и цены нет.
«Вот как? Этот миллионер во мне нуждается? Надо переписать и подписать какое-то письмо? Сто крон за такую услугу… — по спине Магды Гжибовской пробежала легкая дрожь, тогда как в глазах, тусклых, как у рыбы, вспыхнули искорки алчности. — О, я не дам наступить себе на ногу…»
Она прочла письмо. Страшное письмо.
С минуту она колебалась. «Безрассудно отказываться от таких денег… — нашептывала ей жадность. — Ты же не из тех, кто предпочитает жить бедняком, чем разбогатеть грехом? Ну?»
Но Магда Гжибовская возвела очи к небу.
— О, нет, нет, пан меценас![19] — Гжибовская молитвенно складывает руки и вздыхает. — Как я могу это засвидетельствовать? Пани Анна и ее мать переехали от меня живые и здоровые. А здесь написано… Да и у меня потом не хватит денег на свечи, чтобы вымолить у бога прощение за такой грех.
Вместо ответа Калиновский, обаятельно улыбаясь, достал из ящика письменного стола чековую книжку и, выписав на предъявителя двести крон, положил чек перед женщиной.
Взглянув на сумму, Магда Гжибовская дрожащими руками почти схватила чек и поспешно спрятала в свой бархатный редикюль. Затем она взяла из рук Калиновского протянутое ей перо и склонилась над письмом. По в следующее мгновенье, словно ее ужалила в руку оса, она выронила перо.
— О, я не могу… — вымолвила она. — Это слишком большой риск.
Улыбка Калиновского, казалось, говорила: кто ничем не рискует, тот ничего не получает.
Не без сожаления, как успел подметить Калиновский, хозяйка меблированных комнат достала из редикюля чек и положила обратно на стол.
Калиновского не озадачишь. Он молча выписал второй чек и на такую же сумму. Оба подтолкнул в сторону женщины.
Узкая ладонь Гжибовской легла на чеки.
— Пан меценас, — почти прошептала хозяйка меблированных комнат, — а если муж пани Анны вернется?
Калиновский молча отвел ее руку, взял оба чека и бросил их в ящик письменного стола.
«Сумасшедшая! Что я наделала? — губы женщины заметно дрожали. — Вот уж правда, что малая оплошность может довести до большой беды…»
Тем временем Калиновский достал из портмоне уже подписанный чек и положил перед ней. Начиная какое-нибудь дело, он всегда думал о конце.
— Пятьсот крон? — не поверила своим глазам женщина.
— Я попрошу вас, пани Гжибовская, переписать это письмо, — все с той же мягкой улыбкой, которая не сходила с лица, промолвил Калиновский. — И не бойтесь, этот хлоп больше никогда не появится во Львове.
— О, конечно, конечно, я сейчас выполню вашу просьбу, — пряча в редикюль чек, закивала головой женщина. — Я надеюсь на вас как на каменную стену.
А вечером Калиновский посетил своего духовного наставника, отца каноника из костела Марии Снежной, чтобы завершить свой коварный план.
ПЕРЕД КАЗНЬЮ
Людвиг Калиновский с семьей поселился в Вене, на Клангенфуртерштрассе, в пансионе фрау Эльзы Марии Баумгартен, напротив роскошной виллы барона Рудольфа фон Рауха, утопающей в зелени и цветах.
Пансион фрау Баумгартен состоял из трех небольших живописных коттеджей, окрашенных в синий, розовый и зеленый цвета. Стояли они на некотором расстоянии друг от друга вдоль улицы, отделенные от нее легкой металлической сеткой, густо заросшей вечнозеленым плющом. К домикам через цветники вели аккуратно подметенные дорожки, вымощенные кирпичом. Вокруг раскинулся фруктовый сад. Пансион был рассчитан на богатых туристов. Каждый коттедж — для одной семьи. К услугам гостей здесь было все, даже кухарка, горничная и лакей.
За последние семь лет Людвиг Калиновский часто снимал коттедж у фрау Баумгартен. Его особенно устраивало то. что хозяйка пансиона умела молчать и хранить тайны клиентов.
К величайшему удовольствию фрау Баумгартен, которая хорошо знала покойного Адама Калиновского — скрягу, Людвиг, его сын, был полной противоположностью родителю. Страстью молодого Калиновского были оргии. Женщины, шампанское, карты…
Иногда порог зеленого коттеджа переступала молодая, стройная женщина. Густая вуаль скрывала ее лицо. Фрау Баумгартен хорошо знала ее имя. Но поскольку будущий наследник миллионов с королевской щедростью одаривал свою хозяйку, она на все закрывала глаза, а главное — часто меняла прислугу в зеленом коттедже.
